Эклектика (СИ)

— Время подыграть, мальчик мой.

Только самые близкие могли касаться друг друга, прикосновение незнакомца считалось оскорбительным. Бетельгейз не чувствовал теплых отношений с дядей. Он боялся его, как свет — ночной мрак, живущий — смерти. Душа Альбиуса Чарингхолле жалила его, впивалась острыми колючками, а меч за спиной опасно блестел, вызывая смутные воспоминания. Иногда Бетти даже чувствовал фантомную боль в спине.

Если бы существовало перерождение душ, то Бетельгейз был бы совершенно точно уверен: его предыдущая жизнь оборвалась от меча дяди.

— Хорошо, — тихо сказал он. Альбиус перестал сжимать кисть и, сделав вид, что заинтересовался окровавленным щитом, отошел в сторону. Мама, ослепленная молитвой, ничего не заметила. Она просила корону, смерть родителей, смерти всем и каждому, кто мог встать у нее на пути к мечте. Колени ее заледенели от тумана, наполнявшего музей, ожерелье вдовы заставляло наклоняться к самому полу. Траурное платье холодило тело, кольца тлели, а губы твердили лишь одно.

Бетельгейз с легкостью почувствовал ее желания, лед и страстные слова. Окунувшись в матрицу, тусклую, гаснущую, он соединился с миром и впервые за долгое время перестал считать себя изгоем. В «изнанке» Чарингхолла оказалось для него место — Бетти остался бы в ней, если бы не любящие родители. Музей исчез, пропала мать; дядя остался в облике рыжего рыцаря с мечом, который поразил материальностью в крошеве тумана. Решив не задерживаться, Бетельгейз попросил призрачные факелы на стене вспыхнуть три раза, после чего вернулся обратно в пыльный зал.

Сиенна бросила молиться.

— Вот, пожалуйста, — будничным тоном заметил дядя Альбиус. — Она выслушала нас и согласна. Или я не так трактую внезапные явления? Судя по тебе, все же прав. Тогда вставай, приходи в себя и пойдем во дворец. Встреча начнется совсем скоро.

— Пошел к свету, — огрызнулась с Сиенна и с легкой счастливой улыбкой обернулась. Бетельгейза мучила совесть; Альбиус вновь оказался рядом и демонстративно поправил белоснежные волосы племянника. Брата и сестру назвали в честь цветов, добавив окончания, символизирующие пол: «-нна» — женщина, «-иус» — мужчина. Каждое имя в Чарингхолле было образовано подобным образом, и только Бетельгейз в очередной раз отличился. Тот факт, что корень имени выбрали в честь деда, не изменял редкости и неблагозвучия. Бетельгейз не смог бы вспомнить, что объединяло бы его и чарингхолльцев рядом. Дядя не уставал об этом напоминать.

— Итак, первая проблема, — сказал Альбиус. — Я не смогу убить деда, потому что не смогу подойти без свидетелей. Придется поработать, сестрица. Потом, так и быть, когда начнется хаос, в игру вступлю я и меч. Убийство на расстоянии — не мой конек. Конечно, можно попросить Бетельгейза…

Юноша испуганно и с мольбой посмотрел на мать.

— О, нет! Нет. Он не будет убивать. Я не позволю, и Майри не будет рад, — Сиенна закусила нижнюю губу. — Ладно. Я сделаю это. Они не знают, что я умею.

— Тогда я останусь с парнем, — с каким-то наслаждением протянул дядя Альбиус, заставив Сиенну настороженно на него посмотреть. Бетельгейз мелко задрожал. «Не показывать, не показывать», — думал он, а дядя заявил:

— Кто-то должен это делать, верно? Могут подумать на него. Бетельгейза половина мира считает колдуном. Ты же не хочешь, чтобы слухи нашли подпитку? Отсидимся в спальне, охрана будет знать, где мы, подтвердит, если возникнут вопросы.

Бетельгейз понимал, что суждение верно, но подобие сердца трепыхалось от страха. Чтобы отвлечься, он начал изучать призрачный огонь — практически единственный источник света в мире. Его считали священным. По легенде, пламя подарила богиня-созидательница Чаосин. Оно синтезировало души и забирало уже появившиеся, но о первом помнили немногие. Мама говорила, что передала крупицу огня в Мосант. Если Бетельгейз когда-нибудь окажется в измерении отца, то сине-голубые искорки будут напоминать о родине. Хотя, наверное, объединяло два мира не только призрачное пламя.

— Думаю, ты прав, — услышал Бетельгейз, отчего туманное сердце стукнуло, эхом отдалось по телу. — Побудь с ним. Надеюсь, ничего не случится.

— Под моей-то защитой? — с легким презрением отозвался дядя Альбиус. Да, рядом с ним Бетти мог ничего не бояться. Только самого защитника. — Поспеши. Пусть Чаосин одарит тебя удачей.

— Пока, милый, — мама подняла ладонь на прощание и решительно выскользнула в приоткрытые двери. Дядя и племянник остались вдвоем.

— Поправь, — приказал Альбиус и накинул ему на голову капюшон. В изменившемся голосе не было ни грамма участия. — Не позорь меня. И не создавай причин для подозрений.

Бетельгейз послушно спрятал волосы. Если рыжий считался низменным, то светлый — просто кощунством в столице. Бетти знал только одну блондинку — ту, что столь сильно нравилась дяде Альбиусу.