Эклектика (СИ)

— Она скорее выйдет замуж за бакалейщика! — рявкнул Михаэль, мгновенно выйдя из себя от очевидной глупости. Как он ненавидел глупости! Мару специально раздражает его?

— Спэйси умный, вежливый мальчик. Не замечала за ним присущего некоторым хамства, — Мару красноречиво взглянула на него, показывая, кого имеет в виду. — Мягкий, обходительный, умеющий находить компромисс. Он не обидит нашу Сэрайз. Как бы ни случилось наоборот.

— Умный? — Михаэль сразу выбрал самую неподходящую, по его мнению, характеристику. — Ты назвала его умным? В каком месте он умный?

— В том же, в каком все — черепной коробке, — все так же хладнокровно изрекла Мару. — Я считаю его умным, поскольку Спэйси осознает собственные недостатки. Ты, Мике́, относишься ко всем, и в том числе к нему, предвзято. Ты делишь людей по группам в ущерб их индивидуальности. Ты его не знаешь. Всегда поражала мужская черта ненавидеть избранников дочерей раньше, чем те родились. Иногда вы просто невыносимы! И ты — тоже!

— Мару! — возмутился Михаэль. Почему она вдруг решила взъесться на него? Конечно, Мару Аустен всегда отличалась страстью всех осуждать, но раньше она старалась обходить стороной его личность. Супруга, чеканя обвинения, продолжала нарезать хлеб. Создавалось впечатление, что на самом деле разговор ее совершенно не трогает. Михаэль не брался утверждать, правда это была или нет. Сердце Мару холодно не только физически, твердили в высших кругах Хайленда. Не Михаэлю оценивать температуру сосредоточия души… Мару продолжала атаковать, взывая к отсутствующей совести:

— Ты хочешь, чтобы Сэрайз осталась в одиночестве? Каким должен быть мужчина, чтобы ты не нашел в нем минусов? Синаанским принцем?

— Эту амебу в семействе я точно не выдержу! — Михаэль вновь вышел из себя, едва прозвучал следующий кандидат.

— Ты исключаешь варианты прежде, чем узнаешь их поближе!

— Я не собираюсь обсуждать эту тему до того, как Сэрайз исполнится по меньшей мере тридцать лет! — возопил он. Однако Мару не обратила внимания на его тщетную попытку воздействовать эмоциями. А логические аргументы Михаэль не находил.

— Тридцать, — повторила Мару с каким-то презрением. — Бессовестный. Ты женился, когда тебе было ровно в два раза меньше!

Весь ее вид говорил: «Ты что, дурак, забыл, до чего довела опека матери Ситри Танойтиш? И про собственные похождения в двенадцать лет — тоже?» Будто она была им свидетелем! Но Мару ухитрялась осуждать сквозь века, и Михаэль чувствовал бы себя великим грешником рядом с ней, если бы… если бы ему не было все равно.

Буря кончилась: оба пустили лучшие атаки в молоко. Каждый давил на то, что не было ценно оппоненту. Мару пошла заваривать чай; Михаэль, некоторое время постояв над ее душой, но ничего не добившись, скрылся в кабинете. Письменные отчеты, работа всегда успокаивали… Не сегодня. Ему становилось плохо при мысли о том, что Сэрайз «благодаря» Мару достанется какому-то дегенерату. Строчки прыгали, как кузнечик в траве. Кто, о чем, почему… Нет, это бесполезно. Михаэль начал слушать, что делает жена. С какой стати она что-то решает без него? Кто глава семьи?

— Две чашки! — крикнул Михаэль. — Не три! Не вынесу остроухих в этом помещении!

Судя по звону, Мару резко поставила поднос на стол и, разозленная, точно фурия, выглянула из-за арки. На ней был белоснежный передник поверх повседневного платья. Оставалось загадкой, когда она успела переодеться. Не сказать, что Михаэля больше всего заботил именно этот вопрос.

— Тебе не смешно? Я спрашиваю, тебе не смешно?! — судя по выбранным выражениям, Мару прекратила сдерживаться. В ход пошло воспитание, полученное в трущобах. Так всегда было, когда Михаэль выводил жену из себя. Если он, взбесившись, уничтожал предметы мебели и шел драться, то Мару Лэй втаптывала в грязь словесно. — Ты трахаешься с эльфийской принцессой! Спасибо, что не в нашей кровати! Ты был женат на эльфийской принцессе! Ты сохнешь, как озабоченный пацан, по этой Ливэйг! И после этого твердишь, что не любишь Спэйси из-за происхождения? Ври лучше! И, чтоб ты знал, третья чашка — для нашей дочери!

И эту мегеру все считали небесной горлицей… Умиротворить ее могла только смерть. Авторитет Михаэля дышал на ладан, но любое проявление его деспотизма расценивалось как слабость, трусость и малодушие. И это причиняло страданий больше, чем вынужденное молчание. Он, проглотив стенания гордости, не ответил ничего. Выиграл или проиграл?