Эклиптика

Петтифер был храпящим холмиком под одеялом. Он спал на животе, раскинув руки и ноги, как ассистент метателя ножей, а ноги его свисали с края кровати. В мерном дыхании было что-то умиротворяющее и вместе с тем отталкивающее. Куикмен подошел к кровати и шлепнул его по торчащим пяткам:

– Просыпайся, соня! У нас для тебя новости.

Я пристроила свои ботинки с носками у печки. Петтифер застонал.

– Важные хотя бы? Не видите, я работаю?

Чертежный стол стоял у окна, но на нем ничего не было. Вероятно, Тиф придвинул его туда, чтобы вдохновляться лесным пейзажем. Он всегда говорил, что архитектор должен пропускать природу через себя и переосмысливать ее. “Постройку определяет то, – сказал Петтифер однажды, – как тихо она уходит в прошлое. Нет ничего тише дерева, горы или, скажем, куста тутовника”. На соседней стене висели карандашные эскизы дверных проемов. Проемы были всевозможных форм и размеров, то лаконичные, то с орнаментом; один – беглые, умелые штрихи на слоновой бумаге[21] – напоминал опускную решетку на крепостных воротах, на другом были изображены две приземистые колонны, обведенные тушью, – резные, как сосновые шишки. Я редко заглядывала к Петтиферу: он так много успевал, что я уже с порога начинала сомневаться в себе. И только теперь до меня дошло, что большинство рисунков висят здесь уже очень давно. Единственной работой, в которой он хоть сколько-нибудь продвинулся, была деревянная модель корабля, начатая прошлой зимой. Теперь это было полноценное судно с мачтами из бальзы, парусами из ткани и даже крохотным “вороньим гнездом”. Корабль стоял в сухом доке на комоде с чертежами, и, разглядывая шаткую подставку, я пришла к выводу, что чертежи больше не достают.

– Если б не мы, ты вообще бы отсюда не вылезал, – сказал Куикмен.

– Уходите, – промычал Петтифер в подушку, не разлепляя век.

– Маккинни завтра уезжает.

– Иди в жопу, Кью. Мне надо выспаться.

– Ты меня слышал? Мак уезжает.

– Да слышал я. Ха, мать его, ха.

– Скажи ему, Нелл.

В печке вовсю потрескивал уголь. Я стала греть ноги у решетки.

– Кью правду говорит. Завтра рано утром она садится на паром.

Петтифер задумался. Позевывая, сел в кровати.

– Если вы меня разыгрываете, шкуру спущу.

Я протянула ему объявление директора. Тиф схватил листок и сощурился над ним. Затем повалился на бок.

– Что ж, прекрасное начало дня.

– Надо радоваться за нее, – сказал Куикмен. – Это огромное достижение.

– Я на седьмом небе.

– Заметно.

– Я так счастлив, что готов расплакаться.

Я села на краешек кровати.

– Ладно тебе, Тиф, не ты один будешь по ней скучать. Вечером мы думаем устроить читку. Поучаствуешь?

Петтифер выпустил из рук листок и повернулся на живот.

– Это ужасная идея!

– Почему?

– Ты видела, как я играю? Я выставлю Мак идиоткой, я выставлю себя идиотом, и все кончится плохо для всех участников. – Он повернул голову к стенке. – Вы двое делайте что хотите. Только меня не впутывайте.

– Это не спектакль, а читка, – сказала я. – Не будь таким упертым. Или помоги хотя бы напечатать дополнительные экземпляры.

Куикмен сделал жест, будто перерезает себе глотку, но было уже поздно.

– Не умею я печатать, – сказал Петтифер. – Если хотите знать правду, я вообще ни на что не гожусь. Но особенно я бесполезен – просто никчемен – в архитектуре, что, согласитесь, несколько затрудняет мою работу. – Он накрыл голову подушкой. – Господи. Поверить не могу, что Мак закончила пьесу. Вы же понимаете, что это значит? Она талантливее нас. Мы никогда отсюда не выберемся. Я буду работать над этим чертовым зданием до гробовой доски.

– Вот это настрой! – сказал Куикмен. – Я знал, что ты разглядишь лучик света.

– Убирайтесь.

– Все могло быть и хуже, – сказала я. – Если бы мы тебе не рассказали, ты прочел бы новость на доске объявлений.

– У-би-рай-тесь.

Куикмен сунул босые ноги в ботинки:

– Пойдем, Нелл. Зря мы пришли. – Он развесил свои мокрые носки на спинке стула и подобрал с пола зонтик. – Пусть поварится в жалости к себе. За обедом поговорим снова.

Петтифер вскинул руку:

– Наконец-то здравая мысль.