Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Таким образом, первые же внесенные коррективы в указанный законодательный акт показывали несколько иное, более гибкое и осторожное, отношение новой администрации Екатерины II к проблеме свободы торговли при сохранении в неизменном виде ее основ.

Так, восстанавливался свободный «отпуск» за границу льняного семени и отменялась исключительная привилегия на его экспорт, данная в именном указе от 24 апреля 1762 г.[122] (при этом фамилия обладателя привилегии не называлась). Речь шла о крупном московском купце Михаиле Аврамовиче (Абрамовиче) Евреинове. На основании одного этого указа, вероятно, неправомерно говорить о недостаточной приверженности правительства Петра III избранной линии, но все же некоторые вопросы остаются[123].

Екатерина II без колебаний покончила с торговой монополией Евреинова. Вместе с тем, когда открылись дополнительные обстоятельства по этому делу, она не стала упорствовать и настаивать на бескомпромиссном решении вопроса.

Сохранилось чрезвычайно любопытное прошение М. Евреинова лично к императрице, поданное в августе 1762 г. (день подачи в документе не указан)[124]. Оно позволяет прояснить некоторые существенные детали и показать практическую силу действия указов об отмене торговых монополий.

Автор обращения начал с перечисления обрушившихся на него с 1760 г. бед и напастей вслед за тем, как между ним, с одной стороны, канцлером М. И. Воронцовым и генерал-прокурором Сената А. И. Глебовым с другой в 1759 г. состоялось заключение договора, согласно которому Евреинову было переуступлено право монопольной продажи одного конкретного продукта – льняного семени – за границу через Архангельский и Онежский порты сроком на 6 лет (указанные сановники обладали общей торговой монополией); немного ниже назван и еще один участник сделки – обер-шталмейстер и сенатор П. С. Сумароков. Евреинову договор обошелся недешево, в 60 тыс. руб. Половина суммы предназначалась Воронцову, вторую поделили Глебов с Сумароковым.

Итак, осенью 1760 г. во время сильнейшей бури погибло 5 нагруженных товаром морских судов, отчего некоторые партнеры Евреинова «впали в банкрутство». В 1761 г. – новое несчастье. Оказавшееся излишне влажным льняное семя («…которой опасности, – по уверению купца, – во оном продукте предвидеть не можно») во время чрезвычайно жаркого лета сопрело в корабельных трюмах, и его пришлось продавать за полцены. Наконец, в 1762 г. «…в марте месяце припечатанным к газетам указом рушены были все таковые привилегии, от чего я неминуемо в крайнее разорение и нищету приттить мог, потеряв такой великой капитал и заплатя со оного семя в казну одних пошлин окола ста тысяч рублев…». Указ от 24 марта, в виде исключения продлевавший на три года действие монополии Евреинова, мог бы поправить его дела. Кстати, и за продление «торга» пришлось заплатить. Как отмечает корреспондент Екатерины, «…велено было взнесть в комнату чрез Мельгунова и Волкова десять тысяч рублев, в число которых семь тысяч рублев и взнесено»[125].

Однако указ от 31 июля уже не оставлял надежды. «И тако, – сокрушался Евреинов, – разорился б дом, которой единственно продолжал коммерцию с иностранными государствами к славе империи, заплатя не один миллион рублев в казну пошлин, не считая что от того народной пользы последовало и нарушении всей нации купеческого за морем кредита». Между тем, уверял он, не последует ни малейшего «народного отягощения», если императрица позволит «додержать» его монополию в течение двух лет, поскольку поставлявшие семя с внутреннего рынка российские купцы-подрядчики будут продавать его по тем же ценам, как и иностранным купцам, но только непосредственно Евреинову. В противном же случае, утверждал он, подрядчики «…уведав, что вольно отпущать будет всякому, мне уже не отдадут», предвидя, очевидно, полную потерю контроля над ценами со своей стороны.

Для большей убедительности отиравшийся при дворе прожженный делец не раз пытался затрагивать весьма чувствительную струну: невыполнение обязательств его торгового дома перед иностранными партнерами приведет не только к утрате доверия к русскому купечеству в целом со стороны иностранцев, к отказу в кредитах, но и неблагоприятно скажется на реноме России. Между тем он уже оповестил своих корреспондентов в Англии и Голландии (видимо, до появления указа от 31 июля), «…что сей торг по силе моего контракта до сроку остался в моих руках, чем только и сохранил свой кредит». И потому, пояснял Евреинов, он не сможет объяснить иностранцам появление нового указа, уничтожившего его привилегию.

По всей видимости, к последнему доводу Екатерина II не осталась полностью равнодушной, хотя в принятом ею решении напрямую не высказалась на этот счет. Но в целом она не поддалась очевидному давлению, сохранив верность избранному курсу, и отвергла все поползновения Евреинова хотя бы на два года продлить его торговую монополию.