В кратком и довольно энергичном по форме указе Сенату, датированном 10 января 1763 г. (он отсутствует в ПСЗ), окончательно расставлены все точки над i. Начало документа содержит неслучайное напоминание о первых, наиболее важных, мероприятиях правительства, чтобы не допустить сомнений в их значимости: «При первых наших о различных пользах государственных попечительных распоряжениях между прочим отрешили мы и монополии во всем нашем государстве, в числе которых отданной некоторым персонам выпуск в чужие краи льняного семяни взял тогда у них по контракту на откуп московской купец Михайла Евреинов…» Далее звучат некоторые нотки сочувствия к предпринимателю, принявшему на себя немалые обязательства перед иностранными купцами, но «…за учинившимся внезапно отрешением в нашем государстве помянутых монополий не токмо подвержен стал великим по купечеству своему убыткам, но и вовсе в чужих краях кредит свой потерял». Сложившиеся обстоятельства, «…когда старой купеческой дом по приключениям невинным лишается своего кредита», наносили очевидный вред всему российскому купеческому сообществу. И поэтому указ относил необходимую государственную поддержку приходящего в упадок торгового дома «к пользе государственной». Поддержка выразилась в предоставлении Евреинову беспроцентной ссуды в размере 50 тыс. руб. на 10 лет, причем его даже освободили от поручительства третьих лиц, а лишь обязали ежегодно возвращать в казну 5 тыс. руб.[126]
Вернемся к екатерининскому указу от 31 июля 1762 г. Содержание его второго пункта почти полностью совпадает с аналогичным из указа-предшественника от 28 марта 1762 г. В нем шла речь о стремлении оптимизировать издержки при транзитной торговле живым скотом из России через польскую сухопутную границу. Прогон скота через польские земли обходился чрезвычайно дорого. Русские купцы теряли на нем до 80 % от конечной продажной цены товара. Поэтому указ предлагал скотопромышленникам перейти к поставкам за границу соленого мяса на условии уменьшения наполовину портовой пошлины по сравнению с установленными на сухопутных украинско-польских таможнях. Впрочем, купцы могли отправлять морем и живой скот. При этом в указе подчеркивалось желание власти избежать любых запретительных мер в торговле.
Екатерина согласилась с этим положением, но опять-таки на определенных условиях: экспорт мяса и скота не должен сказаться на росте внутренних цен. Поэтому «…дабы в Санктпетербурге дороговизны не последовало, ту скотину и мяса позволять отпускать с такую предосторожностию, когда оное здесь в продаже не больше двух копеек фунт будет, а из Сибирской губернии, дабы от излишней продажи и сами тамошние народы в безсилие и крайний недостаток придтить не могли, выпуск онаго скота позволять в такое время, когда мясо не дороже копейки фунт в продаже будет».
Обращает на себя внимание следующая, третья, статья екатерининского указа. Фактически она дублирует аналогичную предыдущего указа Петра III, в котором идет речь о подтверждении прав генерал-фельдмаршала графа Петра Ивановича Шувалова на единоличное ведение так называемого сального промысла вблизи Архангельска и реки Колы, предоставленное всесильному вельможе на 20 лет указом Елизаветы Петровны от 6 июля 1748 г.[127]
Данный промысел, первоначально принадлежавший купеческой компании во главе с купцом Гостиной сотни Матвеем Евреиновым, затем попеременно переходивший в руки баронов Шафирова и Шемберга, а потом в казну, нельзя причислить к высокодоходным. Казна явно тяготилась его содержанием, употребляя на него до 6 тыс. руб. в год, как и китобойным промыслом близ берегов Гренландии (на последний долгие годы не находилось желающих из числа частных «охотников», и он постепенно приходил в упадок). Так что желание всеядного П. И. Шувалова заполучить из казны еще один источник дохода при дворе было встречено благосклонно.Не совсем понятно, почему и Петр III, и Екатерина II не стали лишать П. И. Шувалова и его наследников полученной от Елизаветы Петровны привилегии и отдавать промысел «на волю», предпочтя сохранить прежний порядок, а не действовать в соответствии с новыми установлениями. Логика принятия решений выглядит тем более странной, если обратить внимание на решительность, с которой екатерининский указ от 31 июля 1762 г. в похожей ситуации лишил П. И. Шувалова и его наследников привилегии на монопольную торговлю табаком во всей империи, дарованную в 1759 г. на условии уплаты в казну 70 тыс. руб. ежегодно (указ Петра III о существовании данной привилегии вообще не упоминал); кроме того, тем же указом П. И. Шувалов потерял тюлений промысел в Астраханской губ., возвращенный астраханскому купечеству на основах «вольной торговли».