Экономическая политика правительства Екатерины II во второй половине XVIII в. Идеи и практика

Кроме того, 7 декабря 1760 г. на заседании Конференции при высочайшем дворе рассматривалось «доношение» владельца петербургской галантерейной и позументной фабрики Семена Роговикова. В нем он предрекал пагубные последствия для всех российских шелковых и позументных фабрик от опрометчивого шага по предоставлению Шемякину права единолично устанавливать цены на импорт и экспорт шелка. При этом обращалось внимание на полное отсутствие у Шемякина производственного опыта в качестве хозяина мануфактуры. Тогда как Роговиков, по собственному заверению, таким опытом обладал, вложив в свое успешно действовавшее предприятие более 100 тыс. руб. собственного капитала. Для противостояния компании Шемякина он предложил создать ее подобие на тех же кондициях, с той лишь разницей, что откроет дорогу туда любым заинтересованным мануфактуристам, «…от чего всем фабриканам никакой обиды и подрыву быть не может»[147]. Весьма показательно, что Роговикову импонировал и другой вариант, о чем он тут же без тени смущения поведал в форме делового предложения: он был готов взять на себя пошлинный откуп вместо компании Шемякина, «наддав» сверх ранее установленной правительством годовой откупной суммы 30 тыс. руб.[148] Такой оказалась цена антимонопольным высказываниям петербургского фабриканта, готового при первом удобном случае перейти в лагерь монополистов. Надо думать, и правительство знало им цену.

Как бы то ни было, притязания Шемякина получили достаточно широкий резонанс. Однако жалобы мануфактуристов не возымели действия и никак не отразились на содержании в целом, безусловно, антимонопольного по характеру указа Екатерины II от 31 июля 1762 г., равно как и на предшествующем указе Петра III.

По мнению А. И. Юхта, затея Шемякина с монополией на беспошлинную торговлю шелком стала прелюдией к более масштабной операции – повторному взятию на откуп всех таможенных сборов в стране[149]. При этом вряд ли в планы обер-инспектора изначально входило выполнение данных им обещаний, ибо он так и не привез в Россию из Закавказья ни одного пуда шелка.

Любопытна аргументация, к которой прибег Шемякин, чтобы заручиться поддержкой влиятельной части сенаторов. После подачи им 12 сентября 1759 г. прошения на высочайшее имя началось предварительное рассмотрение документа в Сенате и на Конференции при высочайшем дворе (о ходе слушаний на Конференции имеются лишь отдельные краткие упоминания).

В первых же строках шемякинского документа обнаруживается стремление создать впечатление о довольно бедственном состоянии российских шелкоткацких мануфактур. При этом указания на испытываемые ими подлинные трудности перемежались с явными преувеличениями и откровенными вымыслами. Так, признавая очевидный факт значительного роста численности шелкоткацких фабрик со времен Петра I, Шемякин вместе с тем бездоказательно уверял, что они не только не достигли «совершенства», но и служили «…надежным путем к разорению всем тем, кто собрав и знатные другими торгами капиталы, отваживал в шелковых манифактурах искать своего щастия[150]». Он явно сгущал краски и когда называл непомерную сумму в 100 тыс. руб., требовавшуюся для заведения каждой новой шелковой фабрики (причем на такую сумму могла расщедриться разве что казна на свой «страх»), и когда обращал внимание на необходимость отвлечения громадных средств – не менее 50 тыс. руб. – для создания фабрикантами обязательных запасов шелка из-за нестабильного состояния сырьевого рынка. Конечно, фабриканты не могли обойтись без определенных запасов шелка и красильных материалов. Однако в действительности не имели возможности затрачивать на эти цели крупные суммы из оборотного капитала даже в периоды сравнительно низких цен на рынке сырья по причине отсутствия свободной наличности. На самых крупных московских шелкоткацких мануфактурах расходы на закупку сырья, по имеющимся данным на середину 1760-х гг., редко превышали 12–15 тыс. руб. в год[151]. Вместе с тем в периоды резкого взлета цен фабрикантам действительно приходилось направлять на создание сырьевых резервов до 80–90 % оборотных средств по отношению к стоимости произведенной продукции, а иногда и значительно больше.