Куда-то спешат, просто не видят друг друга прохожие. Безликая архитектура давит однообразием («Калина красная»). В картине «Жил певчий дрозд» режиссёр создаёт образ городской среды, угрожающей жизни человека: повсюду его подстерегает опасность. Отторжение человека сформированным для социума пространством – также один из ведущих мотивов в характеристике современности авторским фильмом 70-х.
Однако при этом герой комфортно чувствует себя на природе. Ощущает состояние гармонии, оказавшись с ней один на один. Принципиальная ограниченность природного окружения на экране от закадрового пространства (как раз это и назвали живописностью) созвучна прежде всего внутреннему миру человека семидесятых. И только природа – востребованное условие его личностной самореализации.
Воссозданное по законам изобразительного искусства пространство представляет собой тщательно скомпонованный, цельный по завершённости художественный мир. Не только территорию, на которой существуют и действуют персонажи, но и концептуальную структуру, воссоздающую личностную характерность героя и автора. Это, с одной стороны, реальный мир. Но, с другой – мир художественный, созданный по воле и творческому воображению автора.
На экране он обязан выглядеть реалистически, состоять из узнаваемых деталей и явлений. Но в то же время нести на себе печать личности.
Мир автора по-своему воплощён в каждой конкретной кинокартине. Кроме того, принадлежа тому или иному содержательному замыслу, историческому времени, фильм создаёт художественное пространство согласно принятым особенностям повествования. Однако в любом случае произведение отражает личность автора, его собственный художественный мир.
Так, поражает обилие настроенческих природных планов и панорам в первом же полнометражном (историко-революционном) фильме Н. Михалкова «Свой среди чужих, чужой среди своих». Их мощное патетико-лирическое звучание принципиально видоизменяет детективно-приключенческий колорит остросюжетного действия.
Привлекает удивительная гармония начальных событийных кадров фильма «Зеркало», когда молодая мать (акт. М. Терехова) сидит на изгороди, ожидая, приедет ли муж…
Вдали показался прохожий: куда свернёт?.. Так просто, так продолжительно и это ожидание, и приближение прохожего (акт. А. Солоницын). Пройдёт мимо куста?.. Мужчина останавливается, спрашивает дорогу. Чуть медлит. Вернулся всё-таки, присел рядом… И двинулся дальше.
Эффект «запечатлённого времени» отчётливо берёт на себя авторский комментарий внутреннего диалога персонажей.
Мужчина уходит… Резкий порыв ветра пригнул ветви, как будто заставляет обернуться, не уходить. Нет… Постоял, махнул рукой. (Простился? Отмахнулся?) И ушёл…
Эта коротенькая сценка так явственно говорит о тоске человека по душевному теплу.
В картине «Жил певчий дрозд» на фоне бескрайнего лугового пейзажа снята первая сцена – рождение музыкальной фразы в душе героя. Этим удивительным аккордам не суждено будет стать законченным произведением, наполненная бессмысленной суетой жизнь оборвётся на городской улице…
Финал фильма В. Шукшина «Печки-лавочки», начавшегося яркими сценами размашистого деревенского застолья, показывает возвращение героя, сполна вкусившего плодов городской цивилизации. Дорогу к дому.
Разувшись, тракторист Иван Расторгуев присаживается на обочине с таким откровенным вздохом облегчения.
Актёр В. Шукшин ведёт эту сцену один, хотя его герой уезжал-то на юг с женой. Но всё дело в том, что перед кинокамерой теперь – сам автор, Василий Макарович Шукшин. Это он обращается к зрителю, чтобы сказать, как важно человеку чувствовать себя своим на этой земле.
Егор Прокудин обретает душевное равновесие («Калина красная»), поглаживая стволы весенних берёз.
Как будто оживает вдруг безалаберный сантехник («Афоня»), проснувшись утром под крик петухов в деревенском доме.
Состояние природы, оказывается, целительно. Сопоставляя подобные композиции, фильм обнаруживает причину внутреннего дискомфорта человека.
Эту проблему с трагической остротой ставит картина «В четверг и больше никогда». Герой (акт. О. Даль), даже оказавшись вне города, среди гармонично живущих на природе людей (акт. И. Смоктуновский, Л. Добржанская), не способен к обновлению, разрушительно воздействует на окружающих, травмирует близких, пытающихся его понять.
Конечно, в отличие от художественной образности фильмов предшествующего периода, на экране 70-х поражает один из ведущих мотивов – бездомья.
Какое-то сиротство объединяет 30-летних героев, их неприкаянное состояние. Неизбывное бродяжничество как будто у них в крови… Из неустроенного дома – на улицы, к «полдорогам». Маятниковый характер движения. По кругу. На месте. Вялые попытки выбраться, хоть что-то в своей судьбе изменить.
Эти и подобные особенности характеристики героя (утрата перспективы, отторжение от окружающих, бездомье… и органичность только лишь редкостных минут слияния с природой) составляют, пожалуй, существо экранного анализа современности.