Я замялся. Я не видел, с какой бы стати не передать ее просьбу Артуру, но мне хотелось убедиться наверняка, что Гвиневера вполне искренна.
– Если Кердик и впрямь придет сюда, госпожа, – осмелился предположить я, – так он, верно, приведет с собою твоих друзей.
Гвиневера одарила меня смертоубийственным взглядом. Выдержала зловещую паузу.
– У меня нет друзей в Ллогре, – холодно отрезала она наконец.
Я немного поколебался, но затем решил ковать железо, пока горячо.
– Я виделся с Кердиком – с тех пор и двух месяцев не прошло, – и в свите его был Ланселот.
Прежде я никогда не упоминал при ней имени Ланселота. Гвиневера отшатнулась, словно от удара.
– Что ты такое говоришь, Дерфель? – мягко переспросила она.
– Я говорю, госпожа, что весной Ланселот будет здесь. И думается, госпожа, что Кердик поставит его править этой землей.
Гвиневера закрыла глаза, и в первые несколько мгновений я не был уверен, смеется она или плачет. Потом понял: это она от хохота вздрагивает.
– Экий ты дурак, – промолвила она, отсмеявшись. – Ты никак пытаешься помочь мне! По-твоему, я люблю Ланселота?
– Ты хотела, чтобы он стал королем, – напомнил я.
– А любовь-то тут при чем? – издевательски осведомилась она. – Я хотела, чтобы он стал королем, потому что он слаб, а женщина может править в этом мире только через бесхарактерного слабака, и не иначе. Вот Артур ни разу не был слаб – в отличие от Ланселота. – Гвиневера вдохнула поглубже. – Возможно, с приходом саксов Ланселот и впрямь станет здешним правителем, но кто бы ни стоял ныне за Ланселотом, это буду не я и вообще никакая не женщина, это будет Кердик, а я слыхала, в слабости Кердик не замечен. – Она выпрямилась, подошла ко мне, выхватила послание у меня из рук. Развернула, перечла в последний раз и швырнула свиток в огонь. Пергамент почернел, сморщился и наконец вспыхнул пламенем.
– Ступай, – проговорила она, глядя в пламя, – и скажи Артуру, что я расплакалась над его письмом. Он ведь это хочет услышать – ну так и скажи ему. Скажи ему, я плакала.
Я ушел. Следующие несколько дней принесли с собою оттепель, снег растаял, вновь полили дожди, и голые черные деревья стряхивали капли на землю, гниющую в сыром мареве. Близилось солнцестояние, хотя солнце так и не проглянуло. Мир умирал в темном, промозглом отчаянии. Я ждал возвращения Артура, да только он меня так и не позвал. Он отвез молодую жену в Дурноварию и отпраздновал солнцеворот там. Если его и занимало, что думает Гвиневера о его новом браке, меня он не спросил.
В Дун-Карике мы встретили зимнее солнцестояние богатым пиршеством – и каждый полагал про себя, что празднует в последний раз. Мы принесли свои дары солнцу середины зимы, зная: когда светило взойдет снова, не жизнь принесет оно земле, но смерть. Принесет саксонские копья, и секиры, и мечи. Мы молились, и пировали, и страшились, что обречены. А дождь все лил да лил.
Часть вторая
Минидд-Баддон
Глава 5
– Кто она? – допытывалась Игрейна, едва дочитав первый из пергаментов в свежей стопке. За последние месяцы королева немножко выучила саксонский язык и очень собою гордится, хотя на самом-то деле варварское то наречие и грубое, не в пример бриттскому.
– В смысле – кто? – эхом откликнулся я.
– Кто та женщина, что довела Британию до гибели? Нимуэ, да?
– Если ты дашь мне время дописать повесть, милая госпожа, все выяснится в свой черед.
– Вот так я и знала, что ответа не дождусь. Сама не понимаю, зачем спросила. – Игрейна устроилась на широком подоконнике, положив одну ладонь на округлившийся живот и наклонив голову, словно к чему-то прислушивалась. Спустя какое-то время лицо ее просияло озорной радостью. – Ребеночек толкается, – сообщила она, – хочешь пощупать?
Я передернулся.
– Нет.
– Почему «нет»?
– Младенцы никогда меня не занимали.
Королева состроила гримаску:
– Моего ты полюбишь, Дерфель.
– Да ну?
– Он будет таким красавчиком!
– Откуда ты знаешь, что это мальчик? – полюбопытствовал я.
– Да потому, что девочки так не пихаются, вот почему. Гляди-ка! – Моя королева расправила синее платье на животе, натянула ткань потуже – и рассмеялась, видя, как задрожал и задергался гладкий купол. – Расскажи мне про Арганте, – попросила она, выпуская край платья.
– Миниатюрная, темноволосая, хрупкая, хорошенькая.
Игрейна наморщила нос: дескать, тоже мне, описание!
– Умная?
Я призадумался.
– Скорее хитрая; так что да, можно сказать, что и ума ей природа сколько-то отпустила. Только ум этот не подкреплялся ученостью.
Моя королева презрительно дернула плечом:
– А ученость так важна?
– Думается, да. Я вот всегда жалел, что так и не выучил латынь.
– Почему? – заинтересовалась Игрейна.
– Да потому, что на языке этом записано столько познаний человеческих, госпожа, а польза учености, помимо всего прочего, еще и в том, что она открывает нам доступ к опыту, и страхам, и мечтам, и свершениям других людей. Если у тебя неприятности, очень полезно обнаружить, что кто-то уже переживал нечто подобное. Начинаешь лучше понимать, что происходит.
– Например? – не отступалась Игрейна.
Я пожал плечами: