Читаем Экскоммуникация. Три эссе о медиа и медиации полностью

(1) Близость. Смысл ищут и находят в отдаленных местах — это утверждает триада критического нарратива с герменевтикой в ее центре. Ирида же утверждает нечто иное: она ищет смысл в том, что находится совсем рядом. Точнее, Ирида заявляет, что опыт может быть найден и поблизости. Гермес на такое заявление не способен. Можно ли найти поблизости смысл — это вопрос второстепенный; заламывание рук по поводу смыслов остается характерным невротическим жестом герменевтики. Для Ириды всё, что становится явным, становится близким, и не может быть далеким или чужим. В этом и фокус заветного горшочка с золотом, что прячется в самом начале радуги: он не просто никогда не приближается, он при этом никогда и не отдаляется! Так Ирида служит для нас моделью имманентности. Имманентное единство между двумя ведет к медиативным отношениям близости — при этом обе стороны остаются внутри себя неизменными.

Ириду волнует вопрос близости, и при этом совершенно не волнуют вопросы обмена и циркуляции. Она никак не связана с производством ценностей и смыслов через системы обмена (что обычно приписывают теории фрейдомарксизма). Уровень Ириды — это межличностный уровень. Она ни системна, ни структурна. Если представить герменевтику как лабиринты эпистемологии, то иридизация{11} — это лишь слегка извилистая тропа.

(2) Переизбыток экстаза. Чисто технически смысла как такового в иридизации нет, ведь смысл — это область герменевтики. Вместо этого иридизация представляет собой бесконечный избыток экспрессии. Это можно назвать ее «барочной» стороной, или, как писал ЭРВИН ПАНОФСКИЙ, «благородным разгулом». Конечно, сам термин «избыток» мы позаимствовали из герменевтики. Здесь необходимо проявить фантазию: «избыток» в иридизации есть некий безосновательный эстетический продукт — то есть продукт бессмысленный и ни в чем не укорененный. К примеру, та же радуга на небе преисполнена экспрессией с избытком, хотя сообщает нам весьма очевидный факт: прошел дождь. Можно привести в пример и другие проявления Ириды: радужку глаза, цветы ириса. Своей совершенно безосновательной красотой они говорят «слишком много», пытаясь всего-навсего сказать, что в мире есть великолепие.

Если герменевтика когнитивна и вербальна, то иридизация аффективна — и потому совершенно бестолкова. Но бестолкова не в уничижительном смысле, а в значении «бессловесна», «потерявшая дар речи». Не стоит забывать, что Ириду зовут thaumantos, «дочерью Изумления». (В этом плане иридизация с ее мгновенностью противоположна порнографии, которая всегда демонстрирует слишком много, тем самым совершая насилие над самым интимным, что в ней есть — над реальным. Герменевтике в таком случае противоположен фетишизм; он есть претензия на две абсолютно не связанные друг с другом вещи — первая становится скрытым источником, а вторая — неочевидным приспособлением, что скрывает и раскрывает первую.) Имя Ириды этимологически происходит от eirein, «пользоваться словом»; и всё же ей, вспоминая РОЛАНА БАРТА, абсолютно «нечего сказать». Она бессодержательна. Она говорит — и это все, на что она способна. Это всего лишь вопрос присутствия и передачи слова. Как только слово будет передано, оно тут же исчерпает себя.

(3) Безусловность. Безусловность тесно связана с двумя предыдущими характеристиками: это то, что в рамках иридизации ощущается и в ее близости, и в ее безосновательном эстетическом изобилии. Безусловность мы рассматриваем и в гуманитарном, и в техническом плане. Во-первых, Ирида отвергает обман (обман остается вотчиной Гермеса), тем самым отвергая и прихоть, и непостоянство; нам остается мир, в котором всё происходит понятным образом, правильно и однозначно. В иридизации нет места риторике о слепоте и прозрении в духе ПОЛЯ ДЕ МАНА. Здесь подобной драме негде развернуться. Когда Ирида появляется на небе, нет смысла гадать, выглянуло ли солнце и отражается ли оно в капельках воды. Мы можем говорить об этом со всей уверенностью.

Безусловность можно рассмотреть и с технической точки зрения: феномен радуги позволяет нам обратиться к техническим наукам. Самый банальный пример: иридизация существует в виде подлинного оптического эффекта; она встречается и в аналитической геометрии ДЕКАРТА, и в работах СПИНОЗЫ о преломлении и отражении света в каплях воды, и в цветовой системе ФРАНСУА Д’АГИЛОНА, и в цветовом круге НЬЮТОНА, и в других научных теориях в области диоптрики и иридизации. Это немаловажно, учитывая, что герменевтика не может похвастаться подобным — если, конечно, взять в скобки амбициозные научные устремления структурализма или семиотики.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агнец Божий
Агнец Божий

Личность Иисуса Христа на протяжении многих веков привлекала к себе внимание не только обычных людей, к ней обращались писатели, художники, поэты, философы, историки едва ли не всех стран и народов. Поэтому вполне понятно, что и литовский религиозный философ Антанас Мацейна (1908-1987) не мог обойти вниманием Того, Который, по словам самого философа, стоял в центре всей его жизни.Предлагаемая книга Мацейны «Агнец Божий» (1966) посвящена христологии Восточной Церкви. И как представляется, уже само это обращение католического философа именно к христологии Восточной Церкви, должно вызвать интерес у пытливого читателя.«Агнец Божий» – третья книга теологической трилогии А. Мацейны. Впервые она была опубликована в 1966 году в Америке (Putnam). Первая книга трилогии – «Гимн солнца» (1954) посвящена жизни св. Франциска, вторая – «Великая Помощница» (1958) – жизни Богородицы – Пречистой Деве Марии.

Антанас Мацейна

Образование и наука / Философия