В изучении роя через призму марксизма нам помогут работы РАУЛЯ ВАНЕЙГЕМА. Он пошел дальше ДЕБОРА и ЙОРНА: сидячей философии герменевта он предпочел философию преступной стаи. В своих зрелых трудах он обозначил трудно уловимые различия между разными видами роя; здесь же берет свое начало теория и практика
ВАНЕЙГЕМ, как и ЙОРН, открыл новые коммуникационные каналы между прошлым и настоящим, новые способы высвобождения и отступления от официальных канонов и прописных истин. По ВАНЕЙГЕМУ, новые пути из знакомого лабиринта пересекаются с путями еретиков, отлученных от церкви, — тех, на чьем отлучении и держится Церковь как таковая.
Это ключевой вопрос нашей методологии. Выход за рамки герменевтического марксизма подразумевает, помимо всего прочего, поиск альтернативных путей. В нашем случае эти пути ведут через архивы — к канону, к его непрерывности и к связанной с ним одержимости. Эта одержимость характеризует не только западный марксизм, но и всю континентальную и постконтинентальную философию в целом. Речь идет о переходе от настороженного чтения утвержденных текстов к свободному перемещению по сети протоколов, в которой тексты рассматриваются в первую очередь как тексты.
Вопросы нужно задавать не к содержанию текстов, а к силе их контроля — и в очень конкретном смысле слова. Это вопросы не к тому, кто или что в этом мире наделяет тексты такими полномочиями. В первую очередь вопросы к текстам должны касаться их связи с невозможным. Речь идет о контроле над порталами, которые регулируют отношения между тем, что возможно, — и тем, что претендует на управление ими.
Самое уязвимое место любой практики медиа, не говоря уже о теории — это сообщение с тем, что не поддается сообщению. Можно представить этот парадокс через переработку теории религии БАТАЯ[195]
. Кажется, что коммуникация всегда происходит в тени утраченной непосредственности общения с некой тотальностью. Коммуникация — это соединение того и другого. «Другое» соединяется с «тем», а «то» соединяется с «другим». У этой связи нет ни начала, ни конца; здесь возможен либо избыток, либо недостаток в конкретной коммуникации — это всегда «более-чем» или «менее-чем». Но соединение невозможно без разъединения, а значит, и экскоммуникации. Что-то или кто-то непременно исключается — будь то ересь, спам или информационный шум[196].Когда движение вокруг таких сетей становится особенно хрупким, возникает необходимость в другого рода коммуникации — такой, которая сможет либо узаконить эти поверхностные связи, либо представить их в определенной перспективе. Если даже обычная коммуникация подчас кажется невозможной, то неудивительно, что возможной становится коммуникация с невозможным — с бесконечным, с великим внешним миром, с тотальностью.
Я называю ее
По сюжету рассказа УИЛЬЯМА ГИБСОНА
Главный герой — это «суррогат», который безуспешно пытается спасти возвращенцев и вытянуть из них хоть слово. По сюжету оказывается, что и его самого однажды отправили по известным координатам на космическое рандеву — но тогда загадочное нечто не явило себя. Получается, есть два способа что-то узнать об этом нечто: либо от самого герменавта, либо от суррогата — дублера герменавта, чья экспедиция закончилась неудачей. Кроме того, дублеры знают, что на самом деле они работают на военно-промышленный комплекс, который сразу берет добытые космические артефакты на вооружение.