— Виргулярии! — наконец со смехом говорит Кьенци. Особая форма животного мира, весьма характерная для этих глубин. Они живут колониями: их длинные щупальца толщиной с карандаш прихотливо искривляются, и тогда их скопления принимают вид хаотического нагромождения колючего кустарника или спутанных между собой витков проволоки. Питаясь, как и все прикрепленные животные, тем, что приносит течение, они большей частью устраиваются на площадках, которые хорошо омываются медленными струями, периодически меняющими свое направление под действием суточного прилива.
— Ги, что показывает вольтметр? — внезапно спрашивает Кьенци спокойным-преспокойным голосом.
Ле Пишон поворачивает голову.
— Авария двигателя с левого борта, — говорит Скъяррон. — Он больше не действует.
«Сиана», чья судьба вверена теперь лишь двигателю правого борта, крутится на одном месте; внося беспокойство в колонию виргулярий, которые покорно пригнули свои спирали, чуткие к движениям воды.
Правый двигатель остановлен, и «Сиана» хрупким брюхом мягко опустилась на камни.
— Этот чертов газовый двигатель! — ворчит Кьенци.
— Что можно предпринять? — осведомляется Ле Пишон.
— Ничего, — отвечает Скъяррон.
— А можно попытаться конец пути проделать на одном двигателе? — снова задает вопрос Ле Пишон.
Он почти умоляет ответить «да», умоляет, как ребенок, лишенный прогулки в экзотический сад.
— Попытка — не пытка, — говорит Кьенци.
— Прежде чем подняться, я очень хотел бы взять образцы одного из этих обломков с откоса, что перед нами, — делает заявку Ле Пишон.
Кьенци кивает головой в знак согласия:
— Воспользуемся течением и, может быть…
Перед пуском правого двигателя он через иллюминатор бегло обозревает пейзаж. Никаких видимых препятствий. Вибрация указывает, что двигатель работает. «Сиана» медленно снимается со дна, царапая корпус, затем ускоряет ход небольшими рывками, используя течение для компенсации эффекта вращения, которое задает судну асимметрично расположенный винт.
Дав аппарату немного подрейфовать, Кьенци заставляет его замереть на склоне. Мастер своего дела этот Каноэ. Безупречно точная работа. Перед носом блюдца разворачивается манипулятор. Образец взят с легкостью. Вдруг стрелка вольтметра подпрыгивает…
— Все, теперь кончено! — заключает Кьенци. — Хода нет. Ги, запрашивай разрешение на всплытие.
В лодке тягостное молчание.
— Съедим пока что по сандвичу, — робко предлагает Скъяррон.
— Дурацкие сандвичи, я говорил, что не надо их брать!
Как большинство моряков, Кьенци суеверен. Он вовсе не проявив восторга, когда начальник перед самым погружением принес эти огромные куски хлеба с паштетом.
— Это вынудит нас подняться в час завтрака, — проворчал он тогда.
Инцидент 30 июня заставил экипаж прислушаться к предупреждениям боцмана, что нельзя начинать работу в воскресенье.
— В воскресный денек работа не в прок, — говорил на бретонском диалекте боцман, закоренелый рыбак и по повадкам бретонец до мозга костей.
А теперь, извольте, сандвичи!
— «Сиана»! Я «Норуа». Разрешаю всплытие.
Голос звучит бодро. Жарри только что переговорил с командиром. На горизонте ни одного корабля, море спокойно. Все благоприятствует возвращению «Сианы» на поверхность.
Кьенци сбрасывает балласт, теперь подъем обеспечен. «Сиана», облегченная, отрывается ото дна. Последний прощальный взгляд на грациозных виргулярий, исчезающих в ночи. Начинается длительно возвращение на поверхность…
— Надо же, как раз тогда, когда мы подошли к самому южном плато! — расстроенно, говорит Ле Пишон.
Путешествие по дну продолжалось один час двадцать минут.
На борту «Норуа» при известии о выходе двигателей «Сианы» из строя воцарилось уныние. Жарри созвал на совещание Бертело Шопьяна, Массоля. Они уже в курсе дела. На корабле новости разносятся молниеносно. Особенно дурные. Состоялся серьезный разговор.