Корма «Сианы» полностью лишилась своего желтого покрытия. Система труб оголена, электрокабели свисают. Жалкий вид… Ее вспоротое брюхо лежит на операционном столе… В белом свете переносных электроламп вокруг нее работают люди почти без единого слова. Раздается только самое необходимое: «Наждачный ключ!..» «Отвертку!.. не эту, большую…» «Сверло!..» Хирургическое отделение да и только.
Сцена выглядит несколько странно, если смотреть на нее с мостика. Она вызывает далекие реминисценции. Эти люди в спецовках, хлопочущие вокруг аппарата высочайшей точности, созданного по последнему слову техники, походят на тех механиков, что ранним туманным утром в Тулуз-Бленьяке вносили последние коррективу в почтовые бипланы, которым предстояло бороться с Пиренеями и преодолев испанские сьерры, прямым курсом лететь на мыс Джуби[40]
. От их сноровки, от их знаний, от их добросовестности зависела жизнь улетающего через несколько часов экипажа… То, что было тогда имеет много общего с тем, что происходит сегодня ночью на борту «Норуа». Через десять, через двадцать лет об этом ночном бдении посреди Атлантики на качающейся палубе корабля будут вспоминать с волнением и нежностью. Настанут годы, когда подводные аппарату будут так же отличаться от нашей «Сианы», как нынешние «Боинги» с их акульей мордой — от первых хрупких «Фарманов». Но для той чтобы «Боинги» связали Париж с Лос-Анджелесом без всякой пересадки, для того, чтобы «Миражи» впивались в небо, как серебряные иглы, в грохоте укрощенных громов, сколько механиков с обломанными ногтями, с красными от недосыпания глазами возилось над цилиндрами и карбюраторами, ныне ставшими достоянием музеев?К 11 часам
все готово.Чтобы не упустить ни единого шанса на успех, Жарри в качестве эксперимента установил с одного борта газовый двигатель, а с другого — масляный. Кто-то заметил:
— Бедная «Сиана»! Судить о повозке будут по впряженным в нее ломовой лошади и осленку.
Но Жарри и усом не повел. Завтра он сам решил принять участие в погружении. Чтобы все увидеть собственными глазами.
11 июля. 4 часа 40 минут пополудни.
Волны унялись, ветер почти исчез. Облака сместились к востоку, и на небе появилась прозрачная, какая-то сверхъестественная голубизна. Сказочное шелковое полотнище, подобное тому, что раздувается вокруг дев Боттичелли[41]
. Солнце уже отошло к западу, но еще высоко стоит над горизонтом. Море сейчас вдохновило бы художника-пуантилиста[42]: необъятное скопище серебряных черточек, которые преломляются в косых лучах света. Кажется, что свет медленна вибрирует. На ум приходит картина Синьяка «Залив Сен-Тропез под утренним августовским солнцем»[43].Отважная «Сиана» в очередной раз скрывается под поверхностью. Ее ведет Скъяррон. Он волнуется. Его опыт пилотирования подводных аппаратов еще невелик. Он назначался пилотом во время двух-трех погружений в Средиземное море в апреле и мае, но они не были, такими ответственными, как нынешние. Там проходили тренировочные погружения, конечно, тоже в условиях сложного рельефа, среди подводных Каньонов, но разве это сравнимо с трансформным разломом или рифтом?
Он, правда, четко отработал все движения, которые требуются. От него в той или иной ситуации, и, что тоже существенно, у этого обветренного средиземноморца, сухого, как оливковая ветвь, крепкие нервы. Тем не менее его знание аппаратуры, правил маневрирования может оказаться недостаточным перед лицом непредвиденных обстоятельств, даже если нервы не сдадут, если самообладание не покинет его. Существует такой стиль пилотирования, о котором не прочтешь в книгах. «Стиль Кьенци», старого волка морских глубин, — мягкие посадки, подход к препятствиям с точностью до миллиметра, выравнивание лодки на виражах — не сымпровизируешь. Это, безусловно, итог большого опыта. Для Скъяррона только что начавшееся погружение является грандиозной премьерой. Ему известно, что он единовластный хозяин на борту подводного аппарата, что только он отвечает за возложенную на экипаж миссию, и хотя эта ответственность явственно на него не давит, он не может совладать с тайным беспокойством в момент отправления «Сианы» в сумеречные края.