И когда ветер немного утих, Карст неожиданно запрыгал как сумасшедший, протянул руку вперед, закричал, захлебываясь от восторга:
— Я вам скажу, где мы находимся! Мы находимся на китайской земле, в провинции Нинся. Мы перешли границу — и я больше не ваш пленник. Вы — мои пленники! Вы — нарушители… Видите эти башни?..
Из оранжевой мглы проступали неясные очертания каких-то стен и башен.
— Хара-хото… Мертвый город! — произнес Тимяков. — Мы в самом деле перешли границу…
БЕГСТВО НАКАМУРЫ И БАДЗАРА
Заговорщики снова собрались в юрте Бадзара.
— Сегодня или никогда! — сказал им японец Накамура. — Как вы уже знаете, войска нашего милостивого императора вторглись в пределы России и успешно ведут наступление против частей красных. Пора и нам развернуть желтое знамя восстания, нанести аратской власти удар в спину. Воспользуемся отсутствием экспедиции и захватим лагерь, радиостанцию, а потом скрутим Аюрзана. Сегодня ночью нужно собраться.
Весть о событиях в районе озера Хасан давно проникла в далекий южногобийский сомон. Поговаривали, что Красная Армия вовсю громит японцев и что микадо уже запросил мира.
— Все это пропаганда красных, — говорил Накамура заговорщикам. — Русские мастера на словах делать из воды молоко, а из камней — сливки.
И заговорщики верили ему.
Поднялся настоятель монастыря Норбо-Церен. Лицо его приняло властное выражение.
— Хорошие вести, дети мои! — заговорил он. — Хорошие вести. Их принес нам верный человек. Наши друзья в столице уже начали действовать. Они подожгли склад взрывчатки на Налайхинских копях, устроили обвал, затопили шахты. Много людей погибло. Наши друзья разрушили машины на промкомбинате, подожгли склады с огромными запасами товаров. При каждом удобном случае они убивают аратских главарей. Мы близки к победе. В Улан-Баторе царит паника. Наступил час для наказания отступников и для укрепления религии!..
Верный Норбо-Церену человек принес ему и другие вести. Он сообщил, что руководитель заговора Ендон арестован, что такая же участь постигла и других руководителей монастырей. Араты сами расправляются с подстрекателями-ламами.
Но Норбо-Церен не падал духом. Ненависть к народной власти ослепила его. Ендон арестован. Но что из того? Повстанцы и недовольные новой властью ведь остались! Нужен более смелый и деятельный вождь. Таким вождем будет он, Норбо-Церен.
Вот почему Норбо-Церен сообщил заговорщикам не все вести, какие принес ему верный человек.
А тем временем вокруг юрты, где собрались заговорщики, похаживал Гончиг. Бадзар наказал ему следить за всем происходящим в степи, говорить в случае появления кого-нибудь, что хозяин уехал на дальние пастбища к скоту и не скоро вернется. В удалении от юрты дежурили другие наблюдатели.
Бадзар вчера подарил Гончигу новый халат и гутулы, каких сроду не нашивал пастух. Гутулы были из кожи особой выделки, черной, разрисованной зеленым орнаментом. Желтые подошвы блестели, как два полумесяца. Особенно нравился Гончигу халат из ярко-красной чесучи. При взгляде на этот халат рябило в глазах, а быки, когда Гончиг подъезжал к стаду, приходили в страшную ярость.
— Добрый халат, — причмокивал губами пастух. — А кушак — целых восемь алдан. Любая девка теперь на меня позарится.
Бадзар только посмеивался.
— Будешь служить мне верой и правдой — еще не то увидишь, — сказал он. — Большого человека из тебя сделаю. Главное, держи язык за зубами и не будь ослом, вытряхивающим золото из ушей. Женю тебя на лучшей красавице в аймаке, табун коней дам. После моей смерти забирай себе все добро, богаче нойона станешь. А пока выбери себе из табуна лучшего коня. Ты у меня батыр, а у батыра должен быть добрый конь.
От таких щедрот старика Гончиг совсем одурел. Он ходил, покачиваясь из стороны в сторону, как будто хватил лишнего из бурдюка.
«Хорошо, что в экспедицию не ушел, — думал он. — Чимид целыми днями воду ищет, а прок какой? А тут нежданно-негаданно богатство на голову свалилось. Почему Тумурбатор называет меня темным человеком?»
Гончиг вспоминал огромные гурты бадзаровских баранов и радовался: все это богатство рано или поздно будет принадлежать ему. Восторг переполнил его сердце, и он запел. Он пел без рифмы, без ритма. Песня должна быть широкой, свободной! Обо всем, что хочет сказать человек, должна быть песня.
Скрипнула дверца, и в щель просунулась голова Бадзара.
— Ты что собак скликаешь? — зло сказал он. — Заткни глотку да лучше посматривай по сторонам!