Экспедиция идет к цели

— Истинная правда, — подал голос Тимяков. — История, на мой взгляд, обладает своей иронией. Чингисхан нашел смерть под стенами тангутского города, как уже говорилось, в год свиньи. Почему именно в год свиньи, а не в год тигра или мыши? Потом круг замкнулся, и последний потомок Чингисхана закончил свою историческую миссию в этих же самых местах: начали завоеванием Хара-Хото, кончили сдачей его.

— А где могила Чингисхана? — спросила Валя. — Тоже в здешних местах?

Тимяков насмешливо сузил глаза: он был востоковедом, знал все тонкости истории Центральной Азии, ее стран и народов, и вопрос Вали, конечно же, звучал для него наивно.

— Ну, если по существу, то кто знает, где захоронен Чингисхан? Никто. Но последователям жестокого завоевателя нужно было, чтобы люди не забывали о Чингисхане, поклонялись ему и его деяниям, прославляли его кровавые походы, а потому последователи поставили в южном Ордосе обыкновенную юрту, назвали ее Ихи-Эджен-хоро, что значит «Великая ставка Владыки», и объявили, будто здесь хранятся останки Чингисхана. В давние времена в жертву мертвому завоевателю приносили человеческие жертвы.

— Разное говорят, — отозвался Тимяков. — Есть даже версия, будто Чингиса погубила прекрасная Гурбелджин, жена властителя тангутов. Престарелый Чингис хотел определить ее в своей гарем семьсот первой женой, а она прикончила его обыкновенными щипцами.

— Как я понимаю, место захоронения Чингисхана неизвестно?

— Почему же? Чингисхан похоронен в том месте, где родился, то есть неподалеку от истоков рек Толы и Керулена. Там же, на правом берегу Керулена, в монастыре Тук-сумэ, хранится его подлинное знамя, его печать, его статуя и статуи его двенадцати сподвижников. Доподлинно известно, что тело Чингисхана уложено в два гроба — один серебряный, другой деревянный — и поставлено посреди кумирни под покровом палатки, сделанной из желтой шелковой материи. В этой же палатке сложено и оружие Чингисхана.

— Вы хотите сказать, что все это обнаружено? — еще больше оживилась Валя.

В голосе Тимякова она не уловила никакого подвоха. А он забавлялся. Он любил мистифицировать, а сейчас был очень удобный случай.

— Разумеется, — согласился он. — Все давно известно ученому миру. Нужно газеты читать, молодые люди.

— А кто нашел гробницу?

— Кто? Да мы с Сандагом.

— Вы?

— Конечно. Мы специально ее искали по заданию Ученого комитета. А когда упорно ищешь, обязательно что-нибудь найдешь.

— Как интересно! Расскажите! — Она захлопала в ладоши.

— Знаете, что сказал умирающий Чингисхан своим приближенным? Он сказал, что снова восстанет из гроба через тысячу, и уж во всяком случае не менее, чем через восемьсот лет, — начал Тимяков. — Все это, разумеется, легенда.

Так вот: наиболее высокая вершина Хэнтэйского хребта Асаральту-Хайрхан поднимается всего лишь на две тысячи восемьсот метров над уровнем моря, однако в этом районе Хэнтэй труднодоступен благодаря резкости форм и необитаем. Здесь-то и посчастливилось нам с товарищем Сандагом совершенно случайно найти гробницу Чингисхана!

Представьте себе пагоду из чистого серебра с золотыми колокольчиками по углам. Когда налетали порывы ветра, колокольчики нежно звенели. Главную пагоду окружали небольшие башенки, тоже серебряные, с круглыми окнами. Как потом выяснилось, в них покоились тела двенадцати главных сподвижников кагана.

Тончайшие фрески покрывали стены пагод. Нужно было провести рукой, чтобы уловить волнение плоскости. В лучах солнца кумирня ослепительно сверкала, а золотые колокольчики издавали музыкальный звон.

Мы с Сандагом вошли в кумирню-усыпальницу. Здесь царила настороженная торжественная тишина, все окутывал таинственный сумрак. Посреди, на подставке из червонного золота, стоял серебряный гроб, а в гробу восседал Чингисхан. Он именно сидел, а не лежал. Руки его были сложены на груди, веки закрыты. По сторонам стояли большие томпаковые сосуды с рисом и другой пищей. На бархатной подушечке стоял серебряный флакон, украшенный скифским орнаментом. На ковре лежали огромный лук и кожаный колчан с оперенными стрелами, несколько мечей и другое оружие. Воздух здесь был до того спертый, что сразу клонило ко сну. Пришлось проветрить серебряную кумирню, и, возможно, это привело к неожиданному эффекту.

Я закурил папиросу «Борцы» и стал неторопливо изучать лицо Чингисхана, его одежду. Это был мужчина могучего телосложения, с крашеной рыжей бородой.

«Великолепно сохранившаяся мумия!» — подумал я и выпустил изо рта струю дыма. Когда Чингисхан чихнул, я не сразу понял, что произошло. Он открыл глаза, с интересом поглядел на меня и на Сандага и спросил на чистейшем монгольском языке:

«Сколько я просидел в этой вонючей кумирне?»

В учтивых выражениях мы объяснили, что с момента его так называемой смерти прошло целых семьсот лет.

Он нахмурился, дернул себя за бороду, и она отвалилась: оказывается, она была приклеена.

«Я прикажу вам обоим отрубить головы! — заревел он. — Так-то выполняются мои повеления?! Я приказал разбудить меня не раньше чем через восемьсот лет. Наверное, в мире никогда не будет порядка!»