Экспедиция идет к цели

— Князь Торгоут-Даши-гун и его сын хорошо знают меня и начальника учкома Сандага, — ответил спокойно Тимяков. — Насколько мне известно, японцев, которым вы служите, он недолюбливает. А вы, как теперь выяснилось, японский шпион. Так что берегитесь! Мы ведь можем сдать вас князю Торгоут-Даши-гуну! Вы убийца, и мы сейчас вправе поступить с вами по закону…

Очир прикусил язык. Откуда ему было знать, что и Тимяков и Сандаг не раз бывали до этого в гостях у местного правителя Торгоут-Даши-гуна.

Сандаг прислушался, сказал с деланным воодушевлением:

— Ну вот, бог ветра, кажется, выдыхается. Думаю, к ночи небо прояснится. Вода у нас есть, с голоду не помрем, так что особенно торопиться не будем: переждем денек-другой, отдохнем, наберемся сил. Здесь некого опасаться: место считается заклятым, никто сюда не заглядывает. До реки близко, от жажды не умрем.

— Благодарите судьбу, друзья, — поддержал его Тимяков. — Без всяких виз мы очутились в мертвом городе Хара-Хото! Изучайте, записывайте; расскажете потом знакомым — не поверят.

— Лично я в восторге! — отозвался Пушкарев. — Если бы наш поход обошелся без приключений, я был бы разочарован. Правда, судьба несколько перестаралась. Теперь бы выбраться отсюда тихо-мирно, ну, без всяких там погонь, выстрелов и прочего.

— Вы слишком многого хотите, — сказал Сандаг, косясь на Очира и Карста. — Пока мы не избавимся от этих двух господ, погони и выстрелы не исключены. Авантюризм кроется в самой их природе. Нужно бдительно присматривать за ними.

— Вон Лубсан-гуай закончил свое гадание на монетах, и по его лицу вижу, что все обойдется, — пошутил Тимяков.

— Хорошо, — подтвердил Лубсан.

Тимяков и Сандаг пытались ободрить товарищей, но все понимали: за их спокойными словами крылась глубокая тревога: по капризу случая они очутились в чужой стране без права находиться в ней; до границы километров семьдесят; на руках — японский шпион и международный авантюрист, бандит; очень беспокоили предсмертные слова Цокто о заговоре и восстании в сомоне. Что там происходит сейчас, живы ли остальные члены экспедиции, успел ли радист сообщить в Улан-Батор обо всем? В течение многих дней они были оторваны от большого мира и не знали, что происходит в нем, не слышали о событиях у озера Хасан. Они напоминали потерпевших кораблекрушение, выброшенных на необитаемый остров. Только здесь опасностей было больше.

За Карстом и Очиром требовался глаз да глаз, а все измотаны до крайности. Какие еще фокусы могут выкинуть эти двое?..

Двигаться обратно — пока нечего и думать. Нужно отлежаться, отдохнуть, всячески поддержать измученных людей, развлечь их, делать вид, будто все в порядке вещей — бывает, мол, и хуже. Очень важно, чтобы они не погрузились в апатию.

— А после Козлова и вас в мертвом городе бывали другие экспедиции? — спросил Пушкарев, любознательность которого проснулась с неожиданной силой.

Он понимал, что сейчас с ними случилось нечто необыкновенное и, как бы ни повернулись обстоятельства, этого уже не вычеркнешь из жизни: он был, он видел, все будет занесено в его тетрадь и станет достоянием других… Ведь и Марко Поло, сидя, возможно, на этом самом месте, где расположились они, думал о своей далекой родине, куда вернуться было намного труднее, чем им на свою.

— После Козлова здесь побывали английская, американская, шведская экспедиции, они нашли большое количество древних памятников.

— Значит, искать здесь больше нечего?

— Ну не скажите! На мой взгляд, главные сокровища еще не найдены. Да и трудно их взять. Все потонуло в песке.

— А я все думаю, — не унимался Пушкарев, — нет ли связи между храмом-пещерой в Гурбан-Сайхане, где изваяние Тары, и Хара-Хото, где Тара считалась главным божеством? Может быть, тангутское царство простиралось до Гобийского Алтая?

Тимяков рассмеялся:

— А почему бы не наоборот?

— В каком смысле?

— Ну, предположить, что после распада тангутского царства Хара-Хото вошел в Великую монгольскую империю.

Пушкарев смутился и признался:

— Историю стран Центральной Азии я знаю плохо. Вернее, совсем ее не знаю. Кто такие тангуты, куда они делись?

— Да никуда не делись. Тангуты есть и сейчас. О них писали все путешественники, начиная с Пржевальского. Тангутами монголы, в общем-то, называют тибетцев, а понятие «тангут» в литературе впервые ввел все тот же Пржевальский. Речь, по-видимому, должна идти о разных тибетских племенах, а возможно, о народе, родственном тибетцам. Себя они называли минягами.

— Ну, и какие они из себя, тангуты?

— Высоки, широкоплечи, носят бороды и усы, глаза у них не косо прорезанные, как у китайцев, а круглые, лица смуглые, волосы черные, скулы маленькие. За плечами у них винтовки с приделанными к ним рогатинами. Носят овчинную шубу и кошемные сапоги с загнутыми кверху носками. Ни шапки, ни белья. Единственное украшение у мужчин — воротник из леопарда да серебряная пряжка на виске, в волосах, или разноцветные бусы на шее. Женщины к мелко заплетенным косичкам прикрепляли множество мелких медных и серебряных украшений.

— Но ведь тангутское государство было?