Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Плетясь сзади за нами, онъ задерживалъ всю процессію, потому что, поднявъ для шага ногу, погружался въ раздумье: стоитъ-ли, вообще, ставить ее на тротуаръ? И только убдившись, что это неизбежно, со вздохомъ опускалъ ногу; въ это время ея подруга уже висла въ воздух, слабо колеблясь отъ весенняго втерка и вызывая у обладателя тяжелое сомнніе: хорошо ли будетъ, если и эта нога опустится на тротуаръ.

Кто бывалъ въ Париж, тотъ знаетъ, что такое — движеніе толпы на главныхъ бульварахъ. Это — вихрь, стремительный водопадъ, воды котораго бурно несутся по ущелью, составленному изъ двухъ рядовъ громадныхъ домовъ, несутся, чтобы потомъ разлиться въ рчки, ручейки и озера въ боле второстепенныхъ улицахъ, переулкахъ и площадяхъ.

И вотъ, с ели бы кто-нибудь хотлъ найти въ этомъ бшенномъ поток Сандерса — ему было-бы очень легко это сдлать: стоило только влзть на любую крышу и посмотрть внизъ… Потому что, среди бшеннаго потока людей, маячила только одна неподвижная точка — голова задумавшагося Сандерса, подобно торчащему изъ воды камню, вокругъ котораго еще больше бурлитъ и пнится сердитая стремнина.

Однажды я сказалъ ему съ упрекомъ:

— Знаете что? Вы даже ходите и работаете изъ-за лни.

— Какъ?

— Потому что вамъ лнь лежать.

Онъ задумчиво возразилъ:

— Это пара…

Я побжалъ къ себ въ номеръ, взялъ папиросу, и вернувшись, замтилъ, что не опоздалъ:

— …доксъ, — закончилъ онъ.

Сандерсъ человкъ небольшого роста, съ сонными голубыми глазами и такими большими усами, что Крысаковъ однажды сказалъ:

— Вы знаете, когда Сандерсъ разговариваетъ, когда онъ цдитъ свои словечки, то часть ихъ застреваетъ у него въ усахъ, а ночью, когда Сандерсъ спитъ, эти слова постепенно выбираются изъ чащи и вылетаютъ. Когда я спалъ съ нимъ въ одной комнате, мн часто приходилось наблюдать, какъ вылетаютъ эти застрявшія въ усахъ слова.

Сандерсъ промямлилъ:

— Я брежу. Очень про…

— Ну, ладно, ладно. …сто? Да? Вы хотли сказать: «просто»? Посл договорите. Пойдемъ.

При его медлительности, у него есть одна чрезвычайная страсть: спорить.

Для того чтобы доказать свою правоту въ спор на тему, что отъ царь-колокола до царь-пушки не триста, а восемьсотъ шаговъ, онъ способенъ взять свой чемоданчикъ, уложиться и, ни слова никому не говоря, поехать въ Москву. Если онъ вернется ночью, то, не смущаясь этимъ, пойдетъ къ давно забывшему этотъ споръ оппоненту, разбудитъ его и торжествующе сообщить:

— А что? Кто былъ правъ?

Таковъ Сандерсъ. Забылъ сказать: его большіе голубые глаза прикрываются громадными вками, которые непосдливый Крысаковъ называетъ шторами:

— Ну, господа! Нечего ему дрыхнуть! Давайте подымемъ его шторы — пусть посмотритъ въ окошечки. Интересно, гд у него шнурочекъ отъ этихъ шторъ. Вроятно, въ ухе. За ухо дернешь — шторы и взовьются кверху.

Крысаковъ очень друженъ съ Сандерсомъ. Иногда остановитъ посреди улицы задумчиваго Сандерса, сниметъ ему котелокъ и, не стсняясь прохожихъ, благоговейно поцелуетъ въ начинающее лысеть темя.

— Зачемъ? — хладнокровно осведомится Сандерсъ.

— Инженеръ. Люблю я чивой-то инженеровъ…

Южакинъ.

Четвертый изъ нашей шумливой, громоздкой компаніи — я.

Изъ всехъ четырехъ лучшій характеръ у меня. Я не такъ безшабашенъ, какъ Крысаковъ, не особенно разсудителенъ и сухъ, чемъ иногда грешитъ Мифасовъ; делаю все быстро, энергично, выгодно отличаясь этимъ свойствомъ отъ Сандерса. При всемъ томъ, при нашихъ спорахъ и столкновеніяхъ — въ словахъ моихъ столько логики, а въ голос столько убдительности, что всякій, сразу чувствуетъ, какой онъ жалкій, негодный, безталанный дуракъ, ввязашись со мной въ споръ.

Я не теряю пуговицъ, какъ Крысаковъ, не даю авторитетныхъ справокъ о Кунигунд и ея дуб, не ду въ Москву изъ-за всякаго пустяка… Но прислуча буду веселиться и плясать, какъ Крысаковъ, буду въ обращеніи обворожителенъ, какъ Мифасовъ, буду методиченъ и аккуратенъ, какъ Сандерсъ.

Я не писалъ-бы о себ всего этого, еслибы все это не было единогласно признано моими друзьями и знакомыми.

Даже мать моя — и та говоритъ, что никогда она не встрчала человка лучше меня…

Будетъ справедливым, если я скажу нсколько словъ и о слуг Мит — этомъ замчательномъ слуг.

Мит уже девятнадцать лтъ, но онъ до сихъ поръ не можетъ управлять, какъ слдуетъ, своими тлодвиженіями.

Обыкновенная походка его напоминаетъ грохотъ обвалившагося шкапа со стеклянной посудой. Желая пошевилить руками, онъ приводитъ ихъ въ такое бшенное движеніе, что оно грозитъ опасностью прежде всего самому Мит. Разсчитывая перешагнуть одну ступеньку лстницы, онъ, неожиданно для себя, влетаетъ на самый верхъ площадки; однажды при мн онъ, желая чинно поклониться знакомому, такъ мотнулъ головой, что зубы его лязгнули и шапка сама слетла, описавъ эффектный полукругъ. Митя бросился къ шапк такимъ стремительнымъ прыжкомъ, что перескочилъ черезъ нее, обернулся, опять бросился на нее, перескочилъ и только въ третій разъ она далась ему въ руки. Вроятно, если человка заставить носить до двадцати лтъ свинцовые башмаки, а потомъ снять ихъ, — онъ также будетъ перехватывать въ своихъ тлодвиженіяхъ и прыжкахъ.