Эксперимент

– Почему не масло? Я думала, картины пишут маслом, – простодушно высказала сомнение Эстер и тут же капнула краской себе на ногу.

– Масло плохо оттирается от кожи, – не отрываясь от процесса, пояснил Джонни.

– Мы будем рисовать руками? – уточнила Эстер, старательно оттирая сиреневый пигмент от бедра.

– Ты все вылила? – проигнорировал вопрос Джонни и проверил баночки, стоящие рядом с Эстер. В них еще осталось немного краски, и Джонни завершил работу за девушку.

Эстер сделала последний глоток вина из бокала и отставила его в сторону, чтобы случайно не разбить. Джонни, закончив с холстом, приблизился к девушке и посмотрел ей в глаза.

Черные демонические глаза Джонни сверкали в полумраке. Что-то таинственное, сокрытое и сильное оставалось в их глубине. То, что Эстер не могла понять, но чувствовала сердцем. Предупреждение, предзнаменование, призрачный намек. Эстер поежилась, как от дуновения холодного ветра.

Джонни притянул Эстер к себе и жадно впился в ее губы. Россыпь звезд бледно горела промеж их силуэтов. Джонни чувствовал, как в хрупком теле Эстер сердце заходится стуком. Видел, как пергаментная кожа краснеет от сильного нажатия его пальцев. Он знал, что делает Эстер больно, и не старался быть нежнее. Она вся была перед ним – легкая, свежая, юная. Джонни скользнул под легкий топ – округлая мягкая грудь легла в его ладонь. Из легких Эстер вырвался невольный вздох. Она вздрагивала и подергивалась, когда Джонни ласкал ее ставшее чувствительным, как слух музыканта, тело, дышала им, словно недоставало воздуха, гладила его волосы и прижималась к нему все плотнее и плотнее. Джонни повалил девушку на холст.

– Картина, – с придыханием сказала Эстер, стараясь приподняться с их общего творения, но Джонни снова уложил ее на место.

– Она не готова, – чуть слышно прошептал он.

Юбка Эстер прилипла к холсту, оголив нежные бедра, измазанные краской. Ее губы были искусаны и пылали. Тело больше не слушалось, оно стало покорным Джонни.

Комната опрокинулась, тени на стенах выросли и танцевали над телами двоих жадно упивающихся друг другом людей, как будто те совершали древний обряд возрождения. Тая в неге, Эстер тянулась к губам Джонни, голова ее клонилась назад томным движением, когда выражение лица становилось почти страдальческим, и ноги в попытке унять изможденное жаром тело все плотнее прижимали Джонни к себе. Разливались вино и мед в сплетении трепещущих тел, затмевая стоны и сбитое дыхание. До меркнущего и снова вспыхивающего сознания откуда-то издали доносилась чарующая музыка Моцарта. И тот внезапный порыв с неизменной быстрой силой переполнил чашу, обратив магию близости в медовую росу, в озноб, в летнее цветение. Джонни растекался по венам Эстер. Еле дыша, он рухнул рядом и зарылся лицом в измазанные краской волосы.

Эстер соединила разведенные колени дрожащих ног. По щекам ее потекли слезы. Это были не те молчаливые слезы, которые проливают от избытка эмоций. Это были слезы сожаления о своем прошлом, о глубоко раненом муже, о предательстве, которое Эстер никогда не сможет себе простить. Как ей может быть так хорошо, когда Джеку где-то так плохо?

Эстер вскочила с пола и унеслась в ванную, чтобы смыть с себя краску и смешавшуюся с краской, видимую ей одной грязь. Она натирала себя мылом, соскребала кожу ногтями, оставляла царапины.

Джонни налил себе бокал вина. Чувство полного удовлетворения не помешало ему расслабиться еще больше. Джонни порылся в ящике одного из комодов и достал из него уже заготовленный косяк. Он зажег самокрутку, сделал несколько затяжек и понес ее в ванную, чтобы передать Эстер. Вид рыдающей девушки не сильно его удивил, но определенно взволновал.

Джонни устроился на бортике и участливо спросил:

– Ты чего, детка?

Эстер продолжала закрывать лицо ладонями. Ее мокрые волосы, измазанные краской, облепили спину и шею. Джонни заботливо собрал их и приподнял лицо Эстер за подбородок.

– Что случилось? – поинтересовался он, глядя в ее покрасневшие глаза. – Во-первых, вот, затянись.

– Не буду.

– Надо.

Джонни поднес к губам девушки косяк. Она сделала короткую затяжку и отвернула лицо в знак того, что ей достаточно.

– Отлично. Теперь говори, – приказал Джонни.

Эстер скривила губы, стараясь сдержать новый порыв слез, но все же ответила:

– Я чувствую себя виноватой.

– В чем? – удивленно вскинул брови Джонни.

– Мы поступили отвратительно.

– Разве? Я думал, это лучшее, что нам следовало сделать.

Эстер кинула на Джонни раздраженный взгляд: «Он все понимает, но хочет перевести в шутку».

– Потому что я уехала от Джека к тебе. Потому что я оставила его перед самым концом. Представляешь, что он должен чувствовать? Иногда мы даже были счастливы. А я оставила его так решительно и безжалостно.

– Почему?

– Чувствовала себя одиноко. Потому что хотела прожить этот год по-настоящему. Так, как хочется мне.

– Значит, у тебя была причина? – сделал вывод Джонни.

Эстер покачала головой:

– Нет. Это эгоизм. Мой эгоизм. Я думала только о своих чувствах. Джек всегда переживал трудности тихо. Наверное, ему сложно было говорить о проблемах.