Экспериментальный фильм

– Даже не знала, что они здесь! – восклицает Морейн. Я благоговейно прикасаюсь к задникам кончиками большого и безымянного пальцев правой руки. Они испускают облака пыли, мы обе чихаем и кашляем. Артефакты, которые мы обнаружили, оказываются до крайности выцветшими и испачканными, края их обгрызены мышами, повсюду пятна птичьего помета и следы жизнедеятельности насекомых. Тем не менее на самом нижнем листе можно обнаружить остатки причудливых образов, характерных для миссис Уиткомб; сохранилась там и ее психоделическая цветовая гамма. Любопытно, что на других задниках эта гамма исчезает, словно художница приходит к мысли, что использование различных оттенков серого, подсвеченного яркими вспышками белого, больше подходит для ее цели; изображение, которое она создает, напоминает негатив, оно предназначено для того, чтобы с максимальной точностью запечатлеть его на пленке, покрытой нитратом серебра.

Но у меня не так много времени, чтобы изучать механику всего этого. Вскоре что-то должно произойти. Уже происходит. Я не могу остановить это при всем желании. Тем более я вовсе не уверена, что подобное желание испытываю.

Итак, вернемся к заснятым мною кадрам. Я рассуждаю о цветовой гамме, Морейн слушает вполуха, за что ее вряд ли можно винить. Она оглядывается по сторонам и, слегка нахмурившись, бросает вполголоса:

– Слишком много битого стекла…

Судя по всему, она хочет убрать это стекло, ведь кто-нибудь из туристов может пораниться. Такая она, Вэл, – всегда думает о будущем. А в будущем можно ожидать небывалого притока туристов, ведь после того, как книга выйдет в свет, многие захотят увидеть место, где миссис Уиткомб творила свои беззвучные черно-белые чудеса. Я не могу упрекать ее, потому что, в сущности, во многом на нее похожа…

Внезапно я ойкаю и прекращаю съемку. Затем начинаю снова и опять прекращаю. Потом ойкаю снова, и теперь в голосе моем звучит сдавленная боль.

– О-ох, ОХ, черт. Черт, черт. Чертова голова, твою м…

Изображение становится нечетким, телефон дрожит в моих руках. Однако на экране можно разобрать, как Морейн резко поворачивается. В ее глазах плещется недоумение.

– Мисс Кернс! Луиз! Что с вами? Вам плохо?

– Не знаю, – нечленораздельно бормочу я.

– Что вы сказали? Я не…

– Нне, я нее…что… я нзна-а-ю-ю…

Телефон выпадает у меня из рук, и в следующее мгновение я сама валюсь как подкошенная на вышеупомянутые осколки стекла и разбитые плитки: треск, стук, хруст. Изображение отключается, но звук идет несколько дольше. Можно услышать отчаянный крик Вэл Морейн и представить, как она трясет меня, пытаясь привести в чувство. Через мгновение я начинаю биться в судорогах, поднимая столбы пыли, и бедной Вэл приходится, сжав мою голову обеими руками, удерживать ее над полом, чтобы я не разбила себе череп и не истекла кровью среди руин забытого осколка истории канадского кинематографа.

Я была бы рада сообщить вам, что моя память сохранила хоть какие-то обрывки и, продираясь сквозь ороговевшие слои забытья, я способна обнаружить саднящие ожоги пережитого. Но сказать так означает погрешить против правды, потому что я не помню ровным счетом ничего. Ни единого мига из того, что было здесь рассказано.

Все, что я помню, – это сон. Необычайно яркий, отчетливый сон; все детали такие выпуклые, словно выгравированы на камне болью. Такие сны снятся во время болезни, или, возможно, с похмелья – переносицу ломит, в висках стучит, в голове вязкая муть, мешающая осознать, что происходит. Когда у тебя поднимается температура, все вокруг начинает сжиматься и мир расплывается перед глазами, и ты чувствуешь, что мозг твой отказывается работать; а если бы он работал как следует, ты наверняка понял бы…

…как будто тебе этого хочется…

…что ты умираешь.

В голове одна мысль: больно. И еще: Боже, прошу, прекрати это. Я не знаю, чем провинилась. Но все равно, прости меня. Ведь я только, только, только…

(Прости, сестра)

(Я сделала все, что могла. Предупредила тебя. Но ты не хотела)

(слушать)

* * *

В своих записях Сафи рассказывает, что, выйдя из лабиринта, она увидела, как я пошатнулась и рухнула – тяжело, точно мешок с грязным бельем, – прямо на руки Вэл Морейн. Она бросилась к нам; когда Сафи оказалась рядом, я уже билась в судорогах; Морейн крикнула Акселю, чтобы он снял ремень и сунул мне в рот, иначе я прикушу язык. Сафи схватила мой телефон, который валялся на земле, и, к счастью, лишь слегка треснул. Набрала 911, и ее связали с диспетчерским центром пожарной охраны и скорой помощи Кварри Аржент.

Диспетчер: 911 слушает. Что у вас произошло?

Звонящий: Говорит Сафи Хьюсен. Я звоню из Уксусного дома – особняка Уиткомбов на Стоу-эппл-роуд. Мы здесь на экскурсии с гидом Вэл Морейн. У моей подруги приступ судорог или что-то в этом роде. Нам нужна помощь!

Диспетчер: Хорошо, Сафи, соединяю вас со службой скорой помощи. Сообщите ваше точное местонахождение. Вы у главного входа, на подъездной дороге?