Экспериментальный фильм

«Картины», которые мы там увидели, были нарисованы прямо на стенах и почти полностью покрывали три из них. Четвертую стену занимали три больших окна, откуда открывался вид на теплицу и сад-лабиринт, и двойные двери на террасу. Напротив лежал – ибо ножки его подгнили и отвалились – огромный обеденный стол, почти неразличимый на усыпанном мусором полу. Росписи начинались от самого плинтуса и заканчивались на высоте примерно восемь футов; это позволяло предположить, что над ними работал человек достаточно высокого роста (рост миссис Уиткомб составлял пять футов восемь дюймов), который к тому же пользовался лестницей-стремянкой.

Скорее всего, она использовала краски на свинцовой основе, что объясняет удивительную стойкость изображений в столь неблагоприятных условиях. На видео можно различить, что, несмотря на обилие плесени и трещин, изображение остается достаточно четким, более того, сохранилось множество мелких деталей, позволяющих судить о замысле миссис Уиткомб. (Естественно предположить, что при создании росписей миссис Уиткомб прибегала к посторонней помощи, однако музей располагает записями, согласно которым она нанимала работников лишь для того, чтобы оштукатурить стены. Разбив каждую стену на секции, она сначала делала наброски углем, а после приступала к работе красками. В течение двух лет, с 1906-го по 1908-й, стены были расписаны полностью.)

Не знаю, удастся ли мне получить какие-либо фотографии для своей книги; не знаю даже, есть ли необходимость в подобных иллюстрациях. То, что нам удалось запечатлеть, не передает истинной атмосферы этого места; пленка не в состоянии отразить витающее в воздухе ощущение тревоги. Те немногие европейские художники и критики, которые удостоили вниманием произведения миссис Уиткомб, созданные во время свадебного путешествия, упоминали, что человеческие фигуры на ее картинах кажутся странно колеблющимися – вытянутые конечности, размытые лица с неопределенными чертами, над которыми тускло сияют светло-зеленые, ярко-желтые или белоснежные нимбы. Создается впечатление, что мы смотрим на эти изображения, прищурив глаза от яркого света. Если ранние ее работы были в основном импрессионистскими, с легкой примесью символизма, росписи столовой перерастают эти влияния, точнее, выжимают их до последней капли, сводя до чистой сути, странной, жуткой и яркой.

Человеческие фигуры расположены на фоне бесчисленных цветных точек в виде процессии, двигающейся с обеих сторон. Лица у всех опущены, руки воздеты вверх, точно в мольбе. Судя по размерам, среди них есть дети и взрослые, однако другие отличительные признаки практически отсутствуют – возможно, художница изображала неких обобщенных женщин, возможно, андрогинов. Некоторые держат в руках сельскохозяйственные орудия, серпы и косы, другие тащат снопы колосьев, букеты цветов и корзины фруктов. Все они имеют нечто общее с человеческими душами на картинах Яна Торопа, образами, вдохновленными индонезийским театром теней, а также с традиционными византийскими иконами. Подобно святым на иконах, люди на картинах миссис Уиткомб обращены к зрителю в полупрофиль, и каждую фигуру облекает мандорла [12] или нимб. Нечто подлобное можно увидеть на фотографиях Кирлиана, которому якобы удалось запечатлеть ауру человеческого тела, исходящую от человека жизненную силу.

У ног каждой фигуры лежит тень, выполненная в еще более ярких тонах – зеленый переходит в виридиан, желтый – в цитрин, белый – в палладиум. Несколько превосходящие размерами людей, которые их отбрасывают, эти тени с тонкими, как у скелетов, руками, широко открытыми ртами и слепыми, жадно ищущими взорами кажутся хищными и опасными. Вместо ног у них хвосты, скрученные, переплетающиеся друг с другом, как змеи или щупальца спрутов. Порой хвосты пытаются опутать ноги людей, тенью которых являются. Как в знаменитой миниатюре из книги «Пути Господни», на которой изображена святая Хильдегарда Бингенская, удостоившаяся от Бога видения и рассказывающая о нем молодой монахине; процессию связывает воедино пламя, языки которого исходят из людских глаз и соединяются над их головами в подобие виноградной лозы или ветки дерева.

Эти ветви тянутся к гигантской центральной фигуре – войдя в комнату, ее замечаешь не сразу, так как для этого нужно обернуться. Телом ей служит зияющий дверной проем, по бокам которого свешиваются складки светлого плаща или же опущенные крылья. Лицо скрывает покрывало, оставляя на виду лишь горящие белым огнем, окаймленные золотом глаза, гневно взирающие на посетителей.

«Пламенного меча в руках нет, – сообщают торопливые заметки в блокноте Сафи. – Но все равно, это Госпожа Полудня. Она, и никто другой».