Экспериментальный фильм

– Люди ей сочувствовали, – сообщила Морейн. – Понимали, что проблем у нее выше крыши. Она всегда была эксцентричной и при этом очень грустной. В общем, особенной, как и ее мальчик. От таких никогда не знаешь, чего ждать. А мистер Уиткомб… он всегда держался отстраненно, хотя, конечно, оплачивал все ее прихоти, как истинный джентльмен. Он умолял жену уехать вместе с ним, но она отказалась. Сказала, что останется здесь и будет ждать, когда вернется Хайатт. В общем, грустная история.

Наша группа прибыла в Уксусный дом вскоре после часу дня – на час позже того времени, в которое Морейн обычно начинала свои экскурсии. Дело в том, что я непререкаемым тоном заявила: мы с Сафи хотим осмотреть весь дом, в том числе и те комнаты, в которые экскурсанты обычно не заходят. Поэтому нам пришлось сделать крюк, заехать в магазин строительных товаров и приобрести каски и ботинки с железными носами, причем все покупки были совершены по кредитной карте музея. Наконец мы вышли из машины, и Морейн повела своих подопечных – немецких туристов Акселя Бекенбауэра и Холли Абенд, местное семейство – Макса Лафрея, его жену Кристи и их маленькую дочь Эйлин, приехавших на денек из Овердира, и нас с Сафи – к месту назначения. Вдоль подъездной дороги, по которой мы шли, тянулись остатки фруктового сада, благодаря которому прежде усадьбу невозможно было разглядеть с шоссе Стоу-эппл.

Фотографии, сделанные Сафи, я могу описать по памяти.

Представьте полосу поля, узкую и неровную, вполне подходящую для того, чтобы сеять пшеницу или рапс, но заброшенную с начала двадцатого века. В дальнем конце поля – небольшой участок леса, такого густого, что в него невозможно проникнуть. На другом конце – дом, построенный в 1885 году и перестроенный в соответствии с требованиями владельца в 1902-м, дом, который простоял так долго, что центральная его часть начала проседать и прогибаться, разделив его на две половины, которые сейчас объединяет лишь процесс разрушения. Между домом и полем – остатки сада, газоны и клумбы, заросшие травой и кустарником, живые изгороди лабиринта, которые так разрослись, что перекрыли доступ к задней двери, и теперь пользоваться ею можно только зимой.

Справа находятся руины еще одного здания – железные ржавые стропила очерчивают контуры разрушенной теплицы, которая вскоре после похорон Хайатта Уиткомба престала использоваться по назначению и была превращена сначала в мастерскую художника, а потом, как мы выяснили, в киностудию. Для этого здесь возвели стену, установили несколько задников, расписанных вручную, и построили поблизости деревянный сарай без окон, который, вероятно, использовался в качестве темной комнаты для проявления кинопленок. За пятьдесят лет дождь и ветер успели разбить почти все стекла, а оставшиеся осколки казались серыми и тусклыми при любом свете, кроме самого яркого.

– Во времена моего детства Уксусный дом притягивал нас как магнит и в то же время внушал ужас, – рассказывает Морейн на пленке, снятой Сафи. Группа стоит у входных дверей, на которых красуется блестящий висячий замок – единственная новая деталь во всем здании. – Мы, дети, постоянно пробирались сюда, считая это увлекательным приключением, но никогда не задерживались надолго. Оглядимся по сторонам и даем деру. Здесь никогда не устраивали вечеринки. Никто не приезжал сюда, чтобы целоваться в машине и так далее. Что до меня, я не была внутри как минимум три года, и единственное, что я отчетливо помню – на стенах там нет никаких граффити и, как это ни странно, не было никогда. Какие подростки не стремятся разрисовать всю стену каракулями сверху донизу?

В этот момент Сафи направила камеру на меня, и я сделала страшные глаза, давая понять, что не желаю быть объектом съемки. Войдя внутрь, мы столкнулись с неожиданным затруднением – едва ступив на крыльцо, маленькая Эйлин Лафрей расплакалась и категорически отказалась идти дальше. Когда отец, не желая потакать подобным капризам, взял ее на руки и двинулся к дверям, девочка начала вырываться и пинать его ногами. Родителям пришлось сдаться, и мать Эйлин повела ее в сад.

– Поищите, нет ли там спелых яблок, – напутствовала Морейн.

После этого наша группа, уменьшившаяся на двух человек, оказалась внутри.

Там действительно не было никаких граффити. Ни единой каракули, как отметила Морейн.

Но нельзя сказать, что там не было никаких украшений.

* * *

Осторожно переступая по скрипучим шелестящим половицам, мы направились в главную гостиную.

– Пол здесь чрезвычайно коварный, – предупредила Морейн. – Пять лет назад какой-то парень, аспирант из университета Овердира, пролез сюда тайком, провалился по пояс и застрял. Да так, что не смог выбраться без посторонней помощи. Это было зимой, и он жутко замерз – когда его нашли, он был весь синий.

Несмотря на то что Морейн постоянно пыталась веселить нас, чувствовалось, что она волнуется – так же, как и все остальные. Наконец мы оказались в задней части дома, в некогда великолепной столовой Уиткомбов.