Экспериментальный фильм

– Выписать вас мы можем даже сегодня, но дома вам придется продолжать лечение, – произнес доктор. – Лекарств от мигрени пока не существует, но, учитывая ваше депрессивное состояние, полагаю, не лишним будет назначить вам курс бета-блокаторов, обладающих противосудорожным действием, и посмотреть¸ как вы на них отреагируете. К тому же вам необходимо провести общую очистку организма, подготовив его таким образом к перезагрузке и смене режима. Я бы назначил вам «Фиверфью», препарат, который поможет достичь подобного эффекта. Рекомендую вам также продолжать принимать мелатонин в качестве снотворного, но помните, бессонница – это серьезная проблема, и выявить ее причины может только всестороннее обследование. Сделать это можно только в клинике, и чем раньше, тем лучше.

– Доктор, обещаю, как только я закончу работу над проектом, я займусь своей бессонницей.

– Не вижу причин, по которым вы не можете заниматься своим здоровьем во время работы над проектом, – возразил доктор. – Здоровье – это то, для чего нужно находить время всегда. Не позволяйте проблемам накапливаться, решайте их и двигайтесь дальше.

Я молча пожала плечами.

– Да, и постарайтесь исключить – или хотя бы свести к минимуму – все раздражающие факторы, которые могут вызвать приступ: мерцание света, движущиеся изображения, телевизор, компьютер.

– Увы, моя работа невозможна без всего этого. Нужно ли мне по ночам использовать маску для сна?

– Да, если она вам не мешает. А выходя из дома, непременно надевайте солнцезащитные очки – даже если день выдался пасмурный.

– Кстати, когда случился первый приступ, я была в очках.

– Конечно, очки – это не панацея. Тем не менее носите их.

Непроницаемое выражение, застывшее на его лице, внезапно показалось мне таким нелепым, что я рассмеялась, на этот раз искренне. Разрядив таким образом напряжение, я спросила:

– У этого «Фиверфью» есть побочные эффекты, док?

– Иногда этот препарат может вызвать сонливость. Но в вашем случае это скорее положительный эффект, верно?

* * *

Час спустя, пройдя через все необходимые формальности, я сидела в инвалидном кресле, которое мама катила к выходу.

– Если тебя это интересует, я категорически против того, чтобы ты сейчас выписывалась, – сообщила она.

– Принято к сведению, – ухмыльнулась я. – Послушай, ты наверняка пыталась рассказать Кларку, что случилось. Как он отреагировал?

– Не так, как хотелось бы. – Мама остановила кресло напротив стеклянных раздвижных дверей, выходивших на Квин-стрит, и помогла мне встать. – Он… ну, в общем, реакция была нулевая. Он как ни в чем не бывало продолжал петь и скакать по комнате. Насколько я могу судить, он ровным счетом ничего не понял. – Мама вздохнула и добавила: – Наверное, правильно, что мы не привели его сюда, повидаться с тобой. Помнишь, когда тебе сделали операцию…

– Да, вы поступили правильно, – перебила я, вспоминая, как лежала с повязками на груди, а Кларк скакал по всей палате, крошечной палате, вмещающей лишь две разделенные занавеской кровати. Саймон гонялся за ним по пятам, пытаясь не дать ему выскочить в коридор и оказаться на пути вечно спешащего персонала. Несмотря на свое оглушенное постнаркозное состояние, я понимала: Кларк сознает, что происходит, однако все происходящее ему откровенно не нравится. Именно об этом свидетельствовала его безумная активность, отчаянные прыжки и вопли. Я обнаружила, что подсознательно напрягаюсь всякий раз, когда он оказывается поблизости от моей кровати, опасаясь, что он заденет больное место. Скверные звуки, скверные запахи, гулкое эхо – думаю, маленькому мальчику-аутисту больница показалась настоящим адом.

Мы с мамой вышли на улицу и повернули на восток.

– Ты очень легкомысленно относишься к своему здоровью, – изрекла мама.

– Скорей смиренно, чем легкомысленно, – фыркнула я. – Но, послушай, мама, ты знаешь Кларка не хуже меня. Какой реакции ты от него ожидала?

– Я надеялась…

– Да, конечно, ты надеялась… Мы с Саймоном тоже надеемся, и поэтому иногда пытаемся вытолкнуть его из зоны комфорта. Надеемся, что на этот раз он поведет себя немного иначе. Порой, поверишь ли, это даже срабатывает.

Мы дошли до перекрестка Квин-стрит и Черч-стрит и остановились у светофора. Мама повернулась и вперила в меня пристальный взгляд, вынудив меня сделать то же самое. Несколько минут она молчала, словно не решаясь заговорить.

– Что? – спросила я наконец.

– Не могу понять, что печалит меня сильнее, – вздохнула она. – Твоя неколебимая уверенность в том, что твой сын не способен к сопереживанию, или упорный отказ от любых попыток заставить его сопереживать.