Экспериментальный фильм

– О, оказывается, я стала знаменитостью! Бывший кинокритик Луиз Кернс упала в обморок в Задрищенске, штат Онтарио. Самая потрясающая новость дня! – Я покачала головой. – Последним кинокритиком, который действительно пользовался известностью, был Роберт Эберт. Но он уже умер.

– Откуда тогда Маттеус узнал о твоей болезни?

– Думаю, ему рассказал Вроб, – пожала плечами я. – Или Крис Колби.

– Но зачем Крису…

– Думаю, Вроб заплатил ему. Сегодня я уже видела его на улице, он сидел в машине. Не сомневаюсь, он за мной следил. Мама была рядом, она подтвердит… подтвердит, что я его заметила… – Я осеклась и тяжело вздохнула. – Нет, маму, конечно, не стоит в это втягивать. Она, кажется, и так думает, что я начинаю сходить с ума. И переживает, что я слишком рано выписалась из больницы.

Во взгляде Саймона мелькнуло беспокойство.

– Честно говоря, вид у тебя усталый. Ложись поскорее спать. Завтра разберемся, что к чему.

– Да, – кивнула я, хотя вовсе не была в этом уверена.

К счастью, спала я без всяких снов, а проснувшись, поняла, что чувствую себя намного лучше – просто от того, что нахожусь дома. Я не представляла, сколько сейчас времени, но чувствовала, что стоит глубокая ночь; в квартире царила темнота, жалюзи были опущены, и рядом со мной лежал Саймон, как всегда скатившийся во впадину в центре матраса и сбивший простыни в бесформенную кучу. Моя рука, придавленная его шеей, слегка затекла; освободив ее, я обняла его покрепче и принялась целовать его потный лоб, нос, губы.

– Эй, ты спишь?

– Уже нет.

– Забыла спросить, не было ли у тебя неприятностей на работе, когда выходные затянулись?

– Нет, никаких неприятностей. Я сказал, что ты больна, и к этому отнеслись с пониманием. Люди у нас в офисе неплохие. – Мы помолчали. – К тому же до конца квартала еще далеко, и, даже если с системой что-то пойдет не так, дело можно отложить на день. Иногда это лучшее решение. Проверенный годами метод. – Саймон устроился поудобнее, поцеловал меня в щеку и подвинулся, давая мне возможность освободить руку, что я незамедлительно сделала. Повернулась на спину и слегка потянулась. Как выяснилось, это была ошибка – плечо пронзила боль. Легкий стон, который я испустила, заставил Саймона напрячься.

– Спина? – спросил он.

– Да нет, плечо. – С трудом удержавшись от желания пожать плечами, я добавила: – Обычная история.

– Сильно болит? – Саймон приподнялся на локте, так, чтобы видеть мое лицо. – Может, нужно принять какие-нибудь таблетки?

– Неплохо бы, – вздохнула я. – Но доктор сказал, мне необходимо сокращать прием лекарств. Ограничиться мелатонином, всякой там травяной хренотенью и… – Я осеклась. – Ты слышишь… что это?

Мы оба замерли, прислушиваясь. Поначалу было тихо, и я даже не могла вспомнить, какой именно звук привлек мое внимание. Но потом это повторилось – скрип матрасных пружин, грохот падающих игрушек, доносившийся из комнаты Кларка. Пронзительный, горестный вопль, перешедший в плач.

Кларк часто плакал по ночам и просыпался от собственного плача. Я не знала, какова причина этих ночных рыданий, но догадывалась, что его мучают кошмары, которые становятся многократно мучительнее, если ты не в состоянии отличить сон от яви или рассказать о нем кому-нибудь. Те немногие слова, которые Кларк усвоил благодаря эхолалии, он начал использовать сравнительно недавно, к тому же любое потрясение стирало их с поверхности его сознания, как тряпка стирает влажные разводы с оконного стекла. То, что копилось месяцами, исчезало в мгновение ока, оставляя в его распоряжении лишь крик и слезы.

Мы с Саймоном обеспокоенно переглянулись.

– Пойду наберу ванну, – сказала я. Он молча кивнул.

Я встала и поплелась в ванную. Через несколько минут Саймон притащил туда Кларка. Обмочившийся, икающий, несчастный, он прижимался к груди отца, как детеныш обезьяны. Мы посадили его в ванну, я направила душ на его волосы, и без того мокрые от пота. Кларк не сопротивлялся, лишь громко стонал, выражая недовольство. Саймон меж тем загрузил белье с его кровати в стиральную машину. Очки я забыла надеть, так что лицо Кларка казалось мне размытым пятном с глазами, бледной трагической маской. Он сидел сгорбившись, глядя на пузыри, переливавшиеся у его груди; влажный воздух был пропитан лавандой и аммиаком.

– Тебе грустно, зайка? – спросила я.

– Тебе грустно, – повторил он. Глаза его все еще были полны слез.

– Приснился плохой сон? – ответа не последовало. Я подождала несколько секунд, наклонилась и произнесла, изо всех сил стараясь сохранять терпение. – Кларк, послушай. Мама задала тебе вопрос. Тебе приснился плохой сон? Да или нет?

– Нет.

– Нет что?

– Не плохой сон. Хороший сон.

– Что-то мне не верится, дружок. – Снова никакого ответа. Я вздохнула и выпрямилась. – Ладно, хороший так хороший. Хочешь вылезти или остаться в ванне?

– Остаться.

Он поднял руку, растопырив пальцы.

– На пять минут? – уточнила я. Кларк кивнул. В очередной раз тяжко вздохнув, я вышла в кухню, поставила на плиту будильник и, повернувшись, наткнулась на встревоженный взгляд Саймона.

– Как он, успокоился?