Экспериментальный фильм

Внутри, снаружи, снова и снова,
Каждое зеркало – на пороге.
Внутри, снаружи трепещут зыбко,
Смотреть в них было первой ошибкой.

12

События складывались так, что мы с Сафи смогли встретиться лишь в среду на следующей неделе. Разумеется, мы разговаривали по телефону – я попросила ее отправить мне с курьером коробку с материалами и оплатила доставку. Однако различные обстоятельства делали нашу физическую встречу невозможной. Несомненно, попытки Саймона и мамы заставить меня сидеть дома и по возможности соблюдать постельный режим действовали мне на нервы, но, признаюсь, я не имела ничего против домашнего заточения. Оно давало мне возможность сосредоточиться на работе с материалами, которую меня заставляли прервать лишь привычные отвлекающие моменты – например, песня Here comes Science, прокрученная бесчисленное множество раз, в сопровождении диких прыжков и криков: «Твоя очередь, мама! Танцуй! Пой!»

– Нет, солнышко, мама сейчас не может танцевать! Мама занята! – отбивалась я, и Кларк с легкостью переключался на бедного Саймона: «Твоя очередь, папа!». Саймон послушно выделывал незамысловатые па, а я возвращалась к заветной папке с копиями документов, которая казалась бесконечной. Извлекая очередной лист, я, слегка пьянея от запаха тонера, впивалась в него глазами.

Однако по-настоящему интересно мне стало лишь тогда, когда в руках моих очутился документ, имеющий непосредственное отношение к нашей теме.

Письмо Артура Макалла Уиткомба неустановленному адресату. Датировано 1925 годом.

«Вы спрашиваете, какие чувства я испытываю теперь, когда моя без вести пропавшая жена объявлена умершей. На это я могу ответить лишь одно: если бы все было так просто! Она всегда со мной, даже сейчас – ощущение того, что она рядом, не угасает, и, несмотря на всю боль, которую оно мне доставляет, я не желаю, чтобы оно угасло.

Я отчетливо помню день нашей первой встречи в приюте мисс Данлопп – Айрис, тоненькая и стройная, возвышалась среди детей в грубых платьях и коротких штанах. Тогда она была уже помощницей учителя; одетая с ног до головы в синий бомбазин, в круглой шапочке, скрывающей прекрасные волосы, она вряд ли являла собой образец элегантности, к тому же была вдвое меня моложе. Тем не менее я не мог отвести от нее глаз. Я делал пожертвование за пожертвованием, совершенно не интересуясь благополучием других сирот из этого приюта. За возможность улучить мгновение и переброситься с ней парой слов я был готов платить любую цену. Как только она достигла совершеннолетия, я сделал ей предложение, которое она приняла, – и, хотя я никогда не предполагал, что она может мне отказать, могу сказать с уверенностью: миг, когда она согласилась стать моей женой, остается счастливейшим в моей жизни.

Живи мы в Средние века, люди сочли бы ее колдуньей, ведь она воистину приворожила меня. Да, она обладала даром, который позволил ей достичь таких творческих вершин, о которых я не мог и помыслить. В этом даре было нечто пророческое, чистое и в то же время зловещее – я ощутил это прежде, чем узнал, какие трагические события его породили. Она притягивала меня неодолимо, и я с радостью отдался ее власти. Я никогда ей не противился. Это было выше моих сил.

Я останусь в ее власти до конца своих дней.

Вскоре после постигшего нас несчастья, исчезновения Хайатта, которое стало для нас сокрушительным ударом, миссис У. начала носить вуаль и с тех пор не снимала ее никогда, ни дома, ни за его пределами. Прежде она боялась отпускать сына на улицу одного, теперь боялась остаться без защиты, которую давала ей вуаль. Мне казалось, ее страшило внимание неких сверхъестественных сил и она скрывалась под вуалью, пытаясь избежать узнавания.

„Я видела, – часто повторяла она. – Я знаю, что буду видеть это всегда. И меня будут видеть тоже. Знаю, я должна рассказать об этом, любым способом. Я избавлюсь от того, что сидит в моей голове, только поместив это в другие головы. Возможно, тогда долг будет оплачен“.

Я не знал и до сих пор не знаю, о чем она говорила. Но это означало для нее целый мир – а она сама была целым миром для меня. Ради нее я был готов на любые усилия и жертвы, многократно превышающие простые обеты, которые мы дали при заключении брачного союза; ей было об этом известно. Тем не менее она предпочла отказаться от моей помощи. Я был изгнан, забыт. Кто обвинит меня в том, что я предпочел удалиться, оставив ее наедине с ее новыми игрушками?

Впрочем, все это сейчас не имеет значения.