Вы спрашиваете меня, как поступить с мальчиком, ее подопечным – Сидло, этим маленьким слепым шарлатаном. Если говорить о моих пожеланиях и намерениях, я готов и впредь оплачивать его содержание, ибо я не склонен бросать на произвол судьбы калеку, тем более если к нему питала нежную привязанность женщина, по-прежнему владеющая моим сердцем. Не сомневаюсь, он тоже любил ее; семь лет назад, когда я сообщил ему об ее исчезновении, он разразился непритворными рыданиями. Уверен, если она не вернется, он будет скорбеть о ней до конца своих дней. Скорбь – это то, что нас объединяет, хотя вряд ли эта общность нашей скорби принесет нам хоть каплю утешения.
Я говорю о нем как о мальчике, хотя ныне это взрослый мужчина двадцати с лишним лет. Возможно, я испытываю подспудное желание убедить себя в том, что, если меж ними и существовала душевная близость, длилась она недолго, и разница в возрасте (даже более значительная, чем между ней и мною) отвергала возможность отношений, нарушающих законы, мораль и заповеди Божии, отношений, которые могли бы возбудить во мне ревность.
Как бы то ни было, я воздерживаюсь от любых упреков – ей, ему, самому себе. Какому-либо другому человеку.
Пожалуй, мне пора прервать свои излияния. Буду рад любым вестям от Вас, но заранее прошу извинения за то, что в ближайшее время вряд ли смогу быть усердным корреспондентом. Я собираюсь отойти от дел, покинуть Европу, вернуться в Канаду и, поселившись в своей усадьбе, привести в порядок свои мысли. После этого мне останется лишь считать секунды в ожидании собственного ухода. Искренне надеюсь, что, переступив порог иного мира, я обрету ответы на вопросы, которые так мучают меня… Надеюсь, мы с ней воссоединимся и меж нами более не останется тайн. Но даже если эта мечта окажется праздной, у меня более нет грандиозных замыслов и этот мир, стремящийся к неизбежному концу, утратил для меня всякую привлекательность. Менее всего на свете мне хотелось бы надолго пережить ее, и я верю, что этого не случится.
Искренне преданный вам и т. д.»
Продолжив перебирать материалы, я обнаружила фотографию мистера и миссис Уиткомб, сделанную в день их свадьбы. Они сидели рука об руку, гордые, как королевская чета, в окружении свиты подружек невесты, гостей и слуг. Внимание мое привлекла пожилая дама, явно готовая заплакать, – по всей видимости, это была мисс Данлопп, особенно если учесть, что ее окружала кучка одинаково одетых детей. По своему обыкновению миссис Уиткомб была в вуали, хотя куда более прозрачной и воздушной, чем та, в которой «видела» ее я. Завеса легчайшего кружева свисала с полей ее шляпы, концы завязаны под подбородком, изысканные цветы, покрывавшие вуаль, не позволяли рассмотреть ее лицо, делая черты размытыми и неопределенными.
Лицо мистера Уиткомба, напротив, можно было рассмотреть прекрасно, и выражение этого лица свидетельствовало о том, что он пребывает на вершине счастья. Он несколько напоминал рабочего коня – высокий, костистый, с грубоватыми чертами. Жесткий целлулоидный воротничок и моржовые усики откровенно не шли ему. Крупная ладонь вмещала сразу обе изящные ручки молодой жены, он не сводил с нее нежного и слегка обеспокоенного взгляда. Казалось, он так переполнен чувствами, что ему трудно усидеть на месте; одна из его ног получилась размытой, как видно, во время бесконечно долгой съемки она дрожала от избытка нервной энергии.
«Что уж так дергаться, парень, – помню, именно эта фраза пронеслась у меня в голове. Серьезно, ты, того и гляди, выскочишь из штанов. В конце концов, она вышла за тебя замуж, верно? Ты получил то, что хотел».
Он, несомненно, думал именно так. А если она думала иначе, то предпочитала об этом молчать.
Вернувшись к своим изысканиям, я наткнулась на кучу писем, относившихся к периоду после свадьбы. Все они были полны счастьем, радостью, восторгом. «Теперь, когда прекраснейшее создание на свете перед Богом и людьми поклялось, что принадлежит мне, я стал счастливейшим из смертных», и прочее в таком роде. Корреспондентов у весьма общительного мистера Уиткомба было великое множество – родственники, друзья, адвокаты и деловые партнеры. Судя по всему, он пытался поддерживать переписку со всяким, кто произвел на него благоприятное впечатление. Доживи Артур М. до эпохи Интернета, наверняка стал бы рьяным фанатом соцсетей и засыпал бы своих подписчиков миллионами снимков – картины Айрис и она сама, пытавшаяся закрыться от назойливого фотографа вуалью, рукой и всем, что попадет под руку.