Экспериментальный фильм

– Более или менее. Отрицает, что видел плохой сон, меняет местами негатив и позитив, будто ему это помогает…

– Он всегда так делает, дорогая. Помнишь, он врезался в стену и тут же заявил: «Я не ударился головой». Наверное, для него этот прием работает.

– Надеюсь, он не заболевает, – буркнула я. Тут зазвонил будильник. Саймон вошел в ванную и вытащил пробку.

– Хватит купаться, малыш, – сказал он Кларку. – Похоже, тебе стало лучше и можно уложить тебя в постель. Мы тебя любим. Скажи, ты любишь папу? – Кларк кивнул. – А маму ты любишь?

– Я люблю маму.

Саймон метнул в меня торжествующий взгляд, словно спрашивая «слыхала?».

Я закатила глаза.

– Ты прекрасно знаешь, он просто повторяет, не думая.

– Может, да. А может, нет. – Саймон пожал плечами. – Давай вытирай его, а я пока застелю постель чистым бельем.

Я кивнула и опустилась на унитаз, давая Саймону возможность протиснуться к двери. Кларк сначала неотрывно смотрел на меня, потом устремил взгляд на стекающую в слив воду. Казалось, ему не нравится, что вода исчезает, но он слишком устал, чтобы протестовать. Я плотно сжала губы, сама не понимая, чего мне больше хочется – смеяться или плакать.

– Ох, зайчик, – прошептала я наконец. – Мне так жаль, что тебе не повезло с мамой.

Тут Кларк посмотрел мне прямо в глаза; долгожданный миг взаимодействия наконец наступил.

– Пора поцеловать маму, – промурлыкал он. Я рассмеялась, наклонилась, чтобы поцеловать его, и потянулась за полотенцем. Тут я заметила, что губы Кларка шевелятся. Он пел, но так тихо, что разобрать слова было невозможно. Я прикрыла дверь в ванную и прислушалась, пытаясь отделить голос Кларка от гудения стиральной машины.

– Наизнанку, вовнутрь, – пел Кларк. – Начинается утро, вовнутрь, наизнанку. Так свечу спозаранку задуй. – Едва уловимая мелодия, странная, нежная, печальная, казалась смутно знакомой. – Наизнанку, наизнанку, постучи и повернись, внутрь, внутрь, спозаранку…

(встанет перед – отзовись)

– Хм, опять эта песенка, – сказал Саймон, приоткрыв дверь.

– Опять?

– Он пел ее, когда ты звонила мне по скайпу из Кварри Аржент. – Я покачала головой. – Если ты хочешь спросить, знаю ли, откуда она, скажу честно – не имею понятия.

– Знаешь, на что это похоже? На вендские побасенки, вроде тех, что собирала миссис Уиткомб. Или на псевдовикторианскую мурню. Выбирай, что тебе больше нравится.

– Одно могу сказать точно, это не Wiggles. Ладно, приятель, хватит плескаться. Пора вылезать.

Кларк зевнул во весь рот и встал, слегка шатаясь. Я завернула его в полотенце и, опустившись на унитаз, посадила к себе на колени, несмотря на то, что кости застонали под его тяжестью. Когда я вытирала ему волосы, из-под полотенца донеслись еще какие-то слова.

– Что ты сказал, Кларк? – спросила я. – Прошу тебя, повтори. Пожалуйста!

Кларк на мгновение поднял голову с моей груди. Под глазами у него темнели круги, похожие на синяки.

– Не закончилось, – вот и все, что он сказал, прежде чем снова опустить голову. Больше он не произнес ни единого слова, по крайней мере до утра.

Несколько дней спустя произошло очередное странное событие. Кларк должен был скоро вернуться из школы, а я, пользуясь его отсутствием, наводила порядок в его комнате – расставляла книги на полках, складывала игрушки в ящики и все такое. Вдруг нога моя поскользнулась на чем-то так, что я едва не подвернула лодыжку. Чертыхнувшись, я наклонилась.

Потребовалась секунда, чтобы я узнала игрушку, которую мой папа, или «другой дедушка», прислал из Австралии еще до рождения Кларка. Это был плюшевый фиолетовый заяц с микрофоном в животе. Возможно, именно благодаря ему мы так

полюбили называть Кларка «зайчик». На спине у него имелась кнопка – нажав на нее, можно было записать сообщение и потом, нажав на кнопку на носу плюшевого зверя, услышать, как игрушка разговаривает твоим голосом. Каждое следующее сообщение автоматически стирало предыдущее, так что никаких повторов не было.

Подчинившись внезапному импульсу, я нажала кнопку воспроизведения. Раздался голос Кларка, он пел ту же самую жутковатую песенку, которую я слышала в ванной. «Так свечу спозаранку задуй… наизнанку, вовнутрь». Мой сын в своем репертуаре, подумала я. Но вдруг где-то в середине песенки к голосу Кларка присоединился другой – или мне так показалось. Может, это было эхо, ведь механизм старой игрушки уже износился; может, фрагмент предыдущего сообщения, на которое наложилось новое, оказавшееся короче, и в результате возник эффект в духе Франкенштейна. Возможно, виноваты слабые батареи, электромагнитные волны от телефона или даже радиоволны, хотя сейчас никто не использует радио.

Да, все это вполне вероятно. Но так или иначе то, что я слышала, напоминало женский голос, низкий, хрипловатый, задыхающийся. Каждая нота, казалось, царапала мой слух. Голос пел третий куплет, который никто из нас никогда прежде не слышал: