Эксперт № 01-02 (2014)

После Первой мировой войны европейский XX век, как считает Ян- Вернер Мюллер , стал эпохой демократии особого рода. Многие из новых демократических государств оказались разрушены в течение 1920–1930-х годов, что сделало диктатуру в глазах многих европейцев очевидным политическим «маршрутом в будущее». При этом парадоксальным образом даже наиболее радикальные социальные экспериментаторы, резко противопоставлявшие свои политические режимы либеральной парламентской демократии (с одной стороны, реальный государственный социализм и обещанное им полностью коммунистическое общество, с другой — фашизм), вынуждены были говорить на языке демократических ценностей. Более того, они настаивали, что сами как раз и являются демократами в собственном смысле слова. Мюллер приводит аргументы Джованни Джентиле , который, например, разъяснял своим американским читателям: «Фашистское государство... является народным государством и, в качестве такового, демократическим государством par excellence».

yandex_partner_id = 123069; yandex_site_bg_color = 'FFFFFF'; yandex_stat_id = 3; yandex_ad_format = 'direct'; yandex_font_size = 0.9; yandex_direct_type = 'vertical'; yandex_direct_limit = 2; yandex_direct_title_font_size = 2; yandex_direct_header_bg_color = 'FEEAC7'; yandex_direct_title_color = '000000'; yandex_direct_url_color = '000000'; yandex_direct_text_color = '000000'; yandex_direct_hover_color = '0066FF'; yandex_direct_favicon = true; yandex_no_sitelinks = true; document.write(' sc'+'ript type="text/javascript" src="http://an.yandex.ru/system/context.js" /sc'+'ript ');

И социализм, и фашизм обещали полностью реализовать ценности, ассоциирующиеся с демократией: равенство, прежде всего ту его форму, которая является более реальной, чем формальное равенство перед законом; подлинную причастность к общественному политическому телу; реальное, постоянное участие в политике, не в последнюю очередь ради создания коллективного политического субъекта — очищенной нации или социалистического народа, способного быть хозяином общей судьбы. При всей абстрактности лозунгов это работало. Признание таких ценностей привело к массовому дрейфу народов Европы в сторону от ценностей либеральной демократии.

Таким образом, были поставлены под сомнение базовые принципы либерального мироустройства. Критиковался свободный рынок как наиболее эффективный механизм распределения ресурсов и способ очистить экономический организм от фирм и институтов, работающих без прибыли. Фактически был нивелирован приоритет закона, ограничивающего способность государства вмешиваться в экономику (принцип минимального государства) и не позволяющего нарушать право собственности и другие неотъемлемые права граждан — свободу слова, совести и т. д. Правительства, опираясь на тайную или явную аккламацию (согласный отклик масс), возражали против снятия с государства бремени социальных обязательств — и вопреки либеральному требованию деполитизации подобных обязательств максимально их политизировали. Наконец, повсеместно торжествовала национализация, игнорирующая право частной собственности, что для классического либерализма являлось абсолютным экономическим злом. Как говорил Людвиг фон Мизес, «программа либерализма — собственность, то есть частная собственность на средства производства. Все остальные требования выводятся из этого фундаментального».

Совокупность этих принципов в сочетании со свободными выборными процедурами дают «либеральную демократию», задача построения которой встала перед европейскими странами после Второй мировой войны.

Демократия без золотого века

Мюллер отмечает важную вещь: «Мы сможем разобраться в особом характере демократий, построенных в Западной Европе после 1945 г., только если поймем, что они строились с оглядкой на недавнее фашистское прошлое и претензии восточных конкурентов на “подлинную” демократию. Послевоенные демократии создавались не просто в противовес государственному террору или агрессивному национализму, но и в противовес тоталитарной концепции стихийного исторического действия, осуществляемого коллективными политическими субъектами, такими как нацистская Volksgemeinschaft».

Кроме того, Мюллеру удается подметить еще один существенный момент в понимании современных европейских демократий. Говорить, что во второй половине XX века происходило «возвращение демократии» или «возвращение либерализма» сначала в большинстве стран Западной Европы, а затем в Южной и Восточной Европе, — значит высказывать хотя и правильный, но с исторической точки зрения слишком общий тезис. Скорее европейцы создали нечто новое, а именно весьма ограниченную демократию (прежде всего с помощью неизбираемых институтов, таких как конституционные суды).