Эксперт № 11 (2014)

— Это следствие вполне конкретных исторических событий, повлиявших на сознание массового зрителя. Авангард действительно вошел в мировой художественный процесс очень яркой страницей. Мы не задумываемся об этом, но привычные нам формы архитектуры, дизайна и даже многое из того, что окружает нас в быту, родилось сто лет назад. ХХ век отличается от предыдущих эпох бурным развитием научно-технического прогресса, что тоже не могло не повлиять на язык искусства. Когда сегодня кто-то сетует, что утрачены традиции и современное искусство говорит непонятно о чем на непонятном языке, не стоит забывать, что искусство — это всегда часть жизни. Важно понимать, что искусство ХХ века в своих новых формах опирается прежде всего на интеллектуальную деятельность — текст и изображение тесно взаимосвязаны. Собственные тексты таких представителей авангардных течений, как Малевич, Кандинский или Пит Мондриан, выставку которого мы показывали осенью, были очень важной составляющей творчества. Поэтому, когда зритель приходит в залы искусства ХХ века, нужна какая-то подготовка или хотя бы интерес и желание понять замысел этих художников. Не все хотят делать дополнительные усилия и вникать в это — человеку свойственно идти по более простому пути, и те привычные формы, которые вызывают чисто эмоциональную реакцию, ему ближе и понятнее. При этом все зарубежные гости, которые к нам приезжают — включая королев, президентов и премьер-министров, — хотят увидеть или иконы, или авангард. Наш XVIII век их не интересует, потому что подобный материал, но на примере более знаменитых художников представлен в музеях по всему миру. Они хотят увидеть то, чего у них нет, и всегда удивляются: такие интересные работы, но почему так мало людей?

Давайте напомним историческую канву

В 1936 году в газете «Правда» была напечатана статья председателя Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР Платона Керженцева «О Третьяковской галерее», в которой говорилось, что работы художников-формалистов, то есть художников русского авангарда, не должны быть представлены в постоянных экспозициях ведущих музеев, таких как Третьяковская галерея и Русский музей. И велено было весь авангард убрать в запасники. «Правда» в те годы выражала официальную точку зрения руководства страны. То есть на государственном уровне был наложен запрет на публичный показ произведений художников русского авангарда, и запрет этот продолжал действовать пятьдесят лет. Неоднократно делались попытки списать этот материал за ненадобностью, и тогда музейные сотрудники затягивали составление списков, затевали бумажную волокиту, чтобы только не допустить этой невосполнимой потери. В 1985 году искусство ХХ века переехало на Крымский Вал, но никакого авангарда нам показывать не разрешали. И мы, молодые сотрудники, умоляли чиновников, которые приходили с проверками, разрешить нам показать по одной работе Малевича, Кандинского и Филонова. Нам разрешили, но только фигуративные работы, абстрактные — нет. Теперь представьте — пятьдесят лет это искусство не было представлено в постоянных коллекциях музеев, в школьных учебниках, о нем вообще не говорили. В результате несколько поколений выросло с ощущением, что это незнакомо, непонятно, ненужно и вызывает отторжение. Это совершенно естественная реакция. Если вспомнить школьные учебники старших поколений, там обязательно были Левитан, Васнецов, Саврасов. Что все приходят смотреть в Третьяковскую галерею? То, что знают с детства, — «Золотую осень», «Богатырей», «Грачи прилетели». Если бы с детства наряду с «Золотой осенью» Левитана в учебниках был бы «Черный квадрат» Малевича, все бы с удовольствием приходили посмотреть на него, потому что это некая знакомая картинка, которую хотелось бы увидеть живьем и что-то о ней узнать. Я помню, когда в конце 1980-х годов на Крымском Валу была показана выставка Малевича, очередь стояла до ЦДХ. Конечно, люди приходили не столько ради творчества Малевича, сколько посмотреть на запретный плод — что же это такое, что от нас пятьдесят лет скрывали. И общее впечатление было, что ничего здесь такого нет, и непонятно, почему это нужно было скрывать. Идеологическая составляющая уходит из сознания, и этот вопрос возникает постоянно.

— Но за последние двадцать пять лет ситуация должна была хоть немного измениться…