Экстерриториальность

Последним блюдом подают пирожное
здесь на поминках, полагая, что оно,
как лак, покроет натюрморт, поскольку прошлое
усопших не блестяще. Но

евреям умирать в Германии,

хоть и привычно, а совсем несладко. Им
в общественном внимании род мании
мерещится. Увы, пекарен горек дым,

кондитерски дурманящий купечество,

чей нос торчит крючком и в обрамленье астр,
на их пути в небесное отечество,
где Нибелунг и Зиг и Фриц и Зороастр.

«Не следует убеждать. В особенности, меня…»

Не следует убеждать. В особенности, меня.
А вообще-то всех, все мы родные братья.
Ну еще пьянь и бомжа пусть попилит семья —
больно они… А прочих – бессмысленное занятье.

Пьянь и бомжи бесстыжи: грязь напоказ и вонь.

Попрошайки, зверье. Тут паденье наглядно.
Прочие же в порядке. Тебя не глупей. Не тронь
прочих: знают, как жить. А нет – прижились и ладно.

В особенности, меня. Что на что мне менять?

О милосердье скулеж – на подготовку к сиянью?
А прочие как? К примеру, умершие. Скажем, мать.
И сам я – стать не сумевший даже бомжом и пьянью.

«Медленно мимо лба пролетает комар…»

Медленно мимо лба пролетает комар.
Индифферентно: сентябрь – не до игр, не до лакомств.
Просто гудит, он один тут такой неформал.
Но не кадит – а звезда был сезонных диаконств.

То есть ни вправо, ни влево, ни стоп, ни зигзаг.

Ни на природу, распластанную на гробе
собственном, неподвижно, маняще, в слезах,
не покушаясь: сентябрь – не до игл, не до крови.

«Пока сохраняют грузины…»

Т.

Пока сохраняют грузины
эдемскую графику лиц,
германцы ссыпают в корзины
гончарную лепку яиц.
Но сметан на нитку живую
ковчег наш и с якоря снят.
В булыжную бить мостовую
копытцем нет сил у ягнят.
Колхида нищает. Европа
блестит роговицей глазищ
лощеного теле-циклопа…
Но нищий не беден – он нищ.
Он – он. Цель не в том, чтобы выжить,
а выжить таким. То есть в том,
чтоб лик, как морщинами, вышить
сухим виноградным крестом.

Бегун

Кроме сбрасывающего за корму
стадионную эллипс за эллипсом гладь,
устремленного в будущее, никому
колченогой судьбы не понять.

Это здесь он эллинство и лафа,

а снаружи он кыш и брысь:
хоть и с крылышками на пятках, а
через сутолоку плетись.

Посреди, считай, человек-калек.

Вровень. И не под рев трибун.

Почему всерьез, что такое не бег,

знать и может лишь он, бегун.

Пирамида