Экстерриториальность

Дети здесь хороши, розовые, в кудрямх,
вздрагивающих, как под легким дождиком гиацинты.
И старики, которые каждый, как камень, дряхл,
выветренный до трещин, вычерченных как цифры.

Как на надгробье. Или – в справочном словаре.

Первые три-четыре – заросли сада в детстве.
Три-четыре последних – золотая в старье
пуговица с гербом, грош, запеченный в тесте.

В общем, восточный точный, то и другое – рай.

Что-то всегда промотанное – и кой-какой запасец.
Счастье – но от и до, воля – но не за край.
Зной, дыханье пустыни. Плещущий ключ, оазис.

Поминки по веку

Кто висел, как над трубами лагеря дым,
или падалью лег в многосуточных маршах,
или сгнил, задохнувшись на каторжных баржах,
обращается к молодым
через головы старших —
тоже что-то бубнящих, с сюсюком нажим
чередующих этаким быстрым, особым,
наглым, модным, глумливым, угодливым стебом,
что от воя казенного не отличим
над публичным пустым его гробом.

До свиданья, идея идеи идей.

Спи спокойно, искусство искусства, величье
пустоты, где со сцены ничтожным злодей
уходя, возвращается в знаках отличья
от людей. От людей.
Дух эпохи, счастливо. Знакомым привет.
Незнакомым – тем более: ходят в обнимку
те и эти, слыхать, соответствуя снимку,
хоть засвеченному, хоть которого нет,
но ведь был же – а что еще век, как не снимки?
Будь, фотограф. Будь, свет: ляг, где лег, холодей.
До свидания, сами поминки.
И до скорого, мать, и до встречи, отец.
С богом, мной обернувшееся зачатье
в спешке, в августе, в схватке без цели. И счастье
от ключами во мне закипавших телец,
мной клейменых… Пока, но отнюдь не прощайте.
Факт, увидимся. Здесь не конец.
Закругляйтесь. Кто хочет добавить,
то есть кто-то другой, не как я, не такой,
добавляй. А столетию – вечный покой.
Веку – вечная память.

Веку то, веку се, веку Богом отпущенный век —

и в архив! Как альбом, как досье, как кассету – на полку.
Потому что в раскопках искать его после – без толку:
он был цель, то есть будущее и разбег,
просто множил число человек
на число километров и ставил под оперный снег,
засыпающий действие, как новогоднюю елку.
Сам уют – симуляция ласк и индустрия нег —
для культуры не слой. Обернем мокрой тряпкой метелку
и протрем на прощанье светелку.
И загоним под плинтус просроченный чек
и иголку —
ту, которой нам Хронос навел на запястье наколку,
ставя нас на ночлег.

«Утренние пустые ангары…»