Экстерриториальность

Когда мир состоял из бабочек
и кроил наряды из них,
этих нервных, бессильных дамочек
для набивки ситца казнив,
то-то праздничка было, счастьица
в карнавальной толкучке дней!
Вещь равнялась названью. Случавшееся
не отбрасывало теней.

А как взялся сметывать петельки

снегопадов в тусклую шаль,
дни-скупцы поплелись, дни-скептики,
зябко стало, и жизни жаль.
Но душа, как куколка зимняя,
для того под своды и шла,
чтоб кайма фиолетово-синяя
охватила просверк крыла.

Этим обжигом нежным траура,

в антрацит запекшим края,
пестроту психея задраила
и безвкусицу бытия
и, продрав паутину коконов,
потащила липучий шлейф
притираний, ресниц и локонов
на поверхность – и стала эльф.
Что спаслась, что оттуда выбралась,
поздравляю. Что плевы – медь
оказалась слабей. Что, выбросов
просто так не делая, смерть
сбой дала. Что с уродством справилась
червяным ты. Что вновь жива. —
Славься, о Ахеронтия Атропос,
бражник «мертвая голова»!

«На хлеб размером с ладонь – талон…»

На хлеб размером с ладонь – талон
размером с ноготь. Чтоб в людоедство
не впасть, обеденный – стал столом
прозекторским. Я это помню. Детство.
Окраине города парковый лоск
могильная придавала ограда,
и трупом торчал из сугробов Свердловск
с подвязанной челюстью Ленинграда.

Я жил у кладбища. Похорон

хватало. Никто не считал подводы
со жмуриками. Отлов ворон
устойчивым промыслом был в те годы.
И как тошнотворно выглядел гроб
в фестонах. Где пункт назначения свалка
для тел, не заметить мог только жлоб
дешевку курятничью катафалка.

И жизнь прошла. И что объявлю?

Что не война причина, не голод
сведéнья крови к ничто, к нулю.
А что какой ни цветущий город
Эдем, нас пускают туда на постой
в барак. В торжество параши над чашей.
В победу уродства над красотой.
Над красотой твоей. Вечной. Нашей.

Экстерриториальность