Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Когда на Москву опустилась фиолетовая ночь и в синем воздухе загорелись лимонно-желтые и оранжев о-апельсиновые фонари, окруженные морозным сиянием, и по стальным синусоидам Крымского моста побежали прозрачные спектры, и над крышами Садовой, парящая, словно ее нес дирижабль, засветилась огромная надпись «Самсунг», — в этот час ранней ночи Сарафанов явился в развлекательное заведение. Чернобородый мужик-краснорубашечник пылал над входом, бросая на снег багровый отсвет.

Вслед за честной компанией Сарафанов проследовал в темный туннель, соединяющий утомленный, тяжело рокочущий город с потусторонним экзотическим царством. Мускулистый, в серебристом трико привратник, похожий на циркового гимнаста, вешал в гардероб морозные шубы, принимал меховые шапки. Любезно сгибался перед мужчинами, напрягая литые бицепсы. Осторожно, невзначай, касался дамских плеч, мимолетно прижимаясь набухшими мощными чреслами. Сарафанов отстранился, избежав похотливого прикосновения. Налетели, словно ночные колибри, щебечущие, в прозрачных пелеринах девушки. Пленительно улыбались, манили гостей в глубь бархатного теплого сумрака. В ресторане, куда вслед за компанией прошел Сарафанов, белели скатерти, горели на столах ночники, похожие на китайские фонарики.

Сарафанов уселся один за соседний столик, принимая из рук русалки меню в кожаной оболочке, тяжелой и пятнистой, как черепаший панцирь.

В сумраке сиял лучистый подиум, на котором длинноногая женщина вращала круглыми, как две луны, ягодицами с едва заметной ниточкой бус, уходящих в темную глубину полушарий. Сброшенный лифчик чуть краснел на полу. Она колыхала большими, сливочно-белыми грудями, сжимая ими хромированную стальную вертикаль.

Служанки совали в руки гостей затейливые складные книжицы со страницами в виде сердца, с красной надписью: «Крези-меню», словно кто-то расписался губной помадой. Все углубились в чтение, не зная, на чем остановить свой выбор.

— «Посидеть напротив девушки с раздвинутыми ногами». Однако!.. — хмыкнул профессор богословия за соседним столиком.

— «Выпивая алкогольный напиток, вы можете «занюхать» сладким местом очаровательной девушки», — хохотнул юрист.

— «Измазать гостя сливками и облизать», — задумчиво прочитал ювелирный торговец.

— «Танцевать с девушкой, придерживая ее обнаженную грудь», — цокнул языком кремлевский аналитик.

— «Свальный грех», — покачал головой известный политик.

— Ну что ж, давайте отдадимся соблазнам, — произнесла черноголовая телегадалка. — Грех — пережиток умирающих религий. Галактики и созвездия, цветы и драгоценные камни не ведают греха. Пусть каждый выберет себе «блюдо» по вкусу. Разойдемся, чтобы насладиться, а потом соберемся и поделимся впечатлениями.

Они покинули застолье, разбрелись по волшебному острову, по его закоулкам, укромным полянкам и заповедным тропинкам, сопровождаемые легкими девами в прозрачных слюдяных облачениях. Сарафанов остался на месте, воображая аттракционы, которые вовлекали в себя гостей, возбужденных вином и яствами.

Платным аттракционом с модным названием «За стеклом» решил воспользоваться университетский профессор с факультета журналистики. Обнаженная женщина, ослепительно улыбаясь, уселась в широкое стеклянное кресло, озаренная лучами прожектора. Мягко прилипла к нему расставленными ногами и сильными ягодицами. Старик по-собачьи залез под прозрачное седалище. Завертел головой, подымал подслеповатые глаза вверх. И вдруг стал лизать лиловым языком стекло, к которому, как к стенке аквариума, прилепилась сочная розовая улитка. Впился в нее безумным поцелуем, засучил вялыми ногами и бессильно сник на полу.

Сарафанов почувствовал, как что-то больно впилось в бок, набухло под рубахой, словно в тело вцепился клещами рак. Это был грех, который он совершил, мыслью своей воссоздав мерзопакостный аттракцион. Место, где он оказался, было вместилищем грехов, которые витали в таинственном сумраке, реяли среди аметистовых лучей. И один из них вонзился в его плоть раковой клешней.

Пышная пожилая модельерша, похожая на императрицу Екатерину Вторую, милостиво улыбалась молодому слуге, который совлекал с нее нарядный туалет, осторожно отстегивал алмазную брошь, освобождал от тесного лифа тяжелую голубоватую грудь с темными запекшимися сосками. Пожилая дама позволяла молодому пажу касаться своих сутулых мягких плеч, опавшего складчатого живота. Поощряла движения опытных проворных рук, которые настойчиво и нежно вели ее к пышной кровати, опускали в душистую прохладную глубину.