Кумранник воздел руки, как кудесник, являющий чудо. Музыка смолкла. Бешеные огни остановились. В ровном спокойном свете из разных концов зала служители стали вкатывать в студию две инвалидных коляски. В одной, среди хромированных спиц и колес, поместилась женщина в розовом платье, с тяжким отечным лицом, без рук и без ног. В другой, среди рычагов и упоров, скрючился жалкий полуживой старичок, трясущийся, склеротичный, являя собой вид безобразной, неопрятной старости. Две коляски медленно сближались. Встали рядом. Два существа, искалеченные, пропущенные сквозь камнедробилку судьбы, уставились друг на друга.
Царила полная тишина. Недвижно сиял в зеркалах тусклый отсвет. Зал затаил дыхание. И вдруг среди тишины раздался истошный вопль. Это очнулась и закричала соседка Сарафанова. Ее рот разрывался от дикого вопля. Глаза страшно округлились, и в них сверкала нечеловеческая мука. Она драла пальцами лоб, словно хотела сорвать сдавливающий колючий обруч, пробраться в глубь мозга и выдрать оттуда страшную опухоль. Ее крик подхватили другие. Зал истошно кричал, бушевал, охваченный истерикой. Некоторые валились в проходы и бились в эпилептическом припадке.
Среди вселенского ужаса вдруг стал обваливаться потолок над местом, где находились эксперт Борода и телеведущий Кумранник. Отваливались потолочные панели. Сыпались пластмассовые плоскости. Вываливались электрическая проводка, из которой летели искры замыкания. В открывшийся пролом из потолка потекла клейкая прозрачная жидкость, прямо на Бороду и Кумранника. Обволакивала их вязкой стеклянной гущей, застывала, как клей «Момент». Оба пытались выбраться, отступить, освободиться от липкого клея. Но руки и ноги тянули за собой длинные липучие волокна, клейкие желтоватые слюни. Оба беспомощно дергались, а их продолжало заливать, словно они были мушками или комариками, попавшими в язык стекловидной смолы. Так канифоль в своей толще сохраняет насекомых каменноугольного периода.
Телекамеры в прямом эфире продолжали транслировать на страну ужасное и необъяснимое зрелище — две инвалидные коляски с неподвижными, жалкими фигурами, истерику зала, двух знаменитых телевизионных магов, в нелепых позах застывших среди стекловидного вещества.
Сарафанов, потрясенный, продирался сквозь толпу, видя, как продолжают сочиться с потолка медовые тягучие капли.
Глава двадцать шестая
Страна обомлела, увидев воочию гибель двух известнейших телемагов, которых запаяли в стекловидную массу, словно это были жуки-скарабеи, что в виде сувениров продаются на прилавках. Это поразило нацию. Правозащитные организации выступили с душераздирающим заявлением, намекая на возрождение государственного антисемитизма. Последовало письмо ста деятелей либеральной культуры, где в сильных выражениях говорилось о наступлении эры «русского фашизма». «Демократы» из разных стран передали послание президенту России с требованием не допустить повторения холокоста. Отдельное письмо направили сенаторы и конгрессмены демократической партии США. Представитель Госдепартамента в специальном заявлении намекнул на возможность экономических санкций против режимов, культивирующих нацизм. Представители мирового бизнеса дали понять, что готовы приступить к экономическому воздействию на последователей фашизма. Курс акций российских нефтяных и алюминиевых компаний резко упал. Министр культуры Франции, готовый приехать в Россию, отменил визит. Виднейшая правозащитница, давно предупреждавшая о возрождении в России фашизма, выбросилась из окна. Газеты связали гибель Бороды и Кумранника с недавними смертями доктора Стрельчука и культового политика Верейко, объявив о развязывании террора. Общественное сознание помутилось. Истерика в прессе нарастала. Говорили о возможных арестах. Усилилась эмиграция евреев из России.
Все это несказанно радовало Сарафанова. План «Дестабилизация» удался. Энергетические каналы, питавшие моллюска, были поколеблены, а местами разорваны. В разрывы утекала драгоценная, отнятая у России энергия, возвращаясь обратно, к поверженному, обескровленному народу. Шестиконечные звезды и эллипсы на вершинах рождественских елок тревожно мерцали, испытывая нехватку лучей. С перебоями перебрасывали вспышки на вершину Останкинской башни, которая только что, на всю изумленную страну, транслировала таинственную и ужасную казнь.
Сарафанов завершал создание «Имперского Ордена», включая в него первую волну исповедников «Пятой Империи».