Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Зрители аплодировали. Генрих Борода, польщенный, чуть поклонился. Музыка продолжала ликовать. В синем сумраке метались отблески костра. Сарафанов смотрел на соседку, которая едва сдерживала рыдания. Глаза ее были полны слез, плечи вздрагивали.

— Время текло, маленький Оскар возрастал. — Захар Кумранник легко перемещался по студии. — Он был смышленым мальчиком. Подвергаясь угнетению в классе, мучительно переживая свою неполноценность, он искал ответ, что сделало его уродом. Один из учителей, чуть ли не биолог, знающий фамильную тайну маленького Оскара, доходчиво объяснил мальчику, что он является жертвой кровосмесительных браков в двух поколениях. Оскар пережил шок. Он понял, что виновница всех его несчастий — его бабка, она же прабабка, Алла Спиридонова. Явился к ней. И хоть руки его были недоразвиты и дистрофичны, ему хватило сил, чтобы крепко сжать молоток и несколькими ударами в голову зашибить старую женщину до смерти…

На экране возник труп старухи, на полу, в луже крови — свидетельство судебно-медицинской экспертизы. Оркестр играл известную советскую песню «Летят перелетные птицы…», написанную в период борьбы с космополитами.

— Слово нашему многоуважаемому эксперту!

— Демократическое общество любые, самые острые конфликты решает путем согласования, приходя к компромиссу. Тоталитарное общество загоняет проблемы внутрь, что порождает насилие. Убийство старой женщины, совершенное то ли ее внуком, то ли правнуком, — это запоздалый ответ изуродованного организма на первопричину уродства. Это проявление генных мутаций советского строя, обрекающего всех его членов и общество в целом на неуправляемое насилие…

Сарафанов ощущал накаленные, витавшие в зале энергии. Они извергались из ядовитых глубин земли, где танцевали разноцветные бесы, мучили грешную, отпавшую от Бога плоть, варили ее в кипятке, рвали раскаленным железом, выпаривали на адском огне, подвергая бесчисленным пыткам. Добытая в преисподней среди изуверских пыток энергия попадала в нарядную студию. Облекалась в убедительные слова Кумранника и Генриха Бороды. Преобразовывалась в электронный сигнал. Вливалась в могучие каналы Останкинской телебашни. Впрыскивалась в небо и оттуда смертоносной росой окропляла Россию. Везде, куда падали кислотные капли, расползалось пятно смерти. Расцветали ядовитые мхи растления. Расползались разноцветные лишайники гибели. Огромный народ корчился и стенал, брался за нож, лез в петлю, несметными толпами влачился на кладбища.

— История, которую мы вам рассказываем, достойна пера Шекспира, — говорил Кумранник. — Только гигантский талант Шекспира мог бы вскрыть глубины современной русской трагедии. Муж Аллы Спиридоновой, он же ее родной сын, Ростислав, не мог пережить убийство любимой жены, которая одновременно была ему матерью. Решил наказать своего внука и одновременно правнука Оскара. Явился к нему, когда родителей Оскара не было дома. Связал слабосильного мальчика. Заткнул ему кляпом рот. Вывесил на балконе на веревке в лютый ночной мороз. Мальчик очень скоро замерз. Когда подоспели родители, Екатерина и Николай, Оскар уже превратился в окоченелый, насквозь промерзший труп…

На экране возникло еще одно свидетельство судебно-медицинской экспертизы…

Зазвучала песня Пахмутовой «Надежда». Проекторы посылали в зал мягкие голубые огни, похожие на плавных птиц. Участники ток-шоу аплодировали.

— Господин Борода, ваш комментарий!..

— Видите ли, все приведенные вами примеры едва ли вполне описываются наукой генетикой. Не до конца объясняются ущербной социальной природой людей, которых исковеркал советский строй. Здесь коренится какая-то иная, глубинная, антропологическая причина, связанная, как я подозреваю, со всей русской историей. В ней кроется глубинный дефект, который во все века порождал исторические уродства, невиданные зверства, непревзойденные извращения. В период исторических смут и русских революций этот дефект обнаруживается, как бесконечная бойня и садистское истребление. В периоды более спокойные тот же дефект раскрывает себя в бытовых извращениях, в которых, как в капле воды, видны извращения всей русской истории…

Эксперт делился с залом своими раздумьями, которым посвятил не один час и которые являлись содержанием его научной деятельности. Сарафанов видел, как сладостно расширяются ноздри Генриха Бороды, словно он нюхал незримый сладостный цветок. Его черно-фиолетовые усы шевелились, будто их щекотали тычинки цветка.

Женщина, что сидела на соседнем кресле, не снесла пытки. Во время мучений ее психика отключилась, и она впала в забытье.