Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— Английский бриг, о котором нам сообщал в своих докладах полковник Савари, ушел на одиннадцатый день, — заявил он. — Дело в том, что на его борту были только второстепенные действующие лица, которых он намеревался высадить на побережье Нормандии и которые теперь доберутся туда другим путем. Вы чересчур хорошо знаете принцев из дома Бурбонов, графа д’Артуа и герцога Беррийского, чтобы поверить, будто они рискнут приехать прямо в Париж, чтобы сражаться с вами, это они-то, так и не рискнувшие, несмотря на все обращенные к ним призывы, приехать в Вандею, чтобы сражаться с республиканцами. Господин граф д’Артуа, бестолковый фат, слишком занят своими минутными любовными связями с хорошенькими английскими девицами и красивыми английскими дамами. Что же касается герцога Беррийского, то, как вы прекрасно знаете, он ни разу не воспользовался случаем доказать на дуэли или в бою свое личное мужество, хотя такую возможность не должен упускать ни один принц. Однако есть на свете, а точнее, на берегах Рейна, в шести-семи льё от Франции, человек, который исполнен мужества и раз двадцать давал доказательства этого мужества, сражаясь против республиканских войск: это сын принца де Конде, герцог Энгиенский.

Бонапарт вздрогнул.

— Берегитесь, Фуше, — произнес он, — хотя я никогда не был вполне откровенен с вами в отношении моих планов на ваше будущее, мне думается, что время от времени в голову вам приходит страшная мысль: а вдруг в один прекрасный день я помирюсь с Бурбонами и в этот день вы окажетесь в скверном положении, господин цареубийца? Ну что ж, если какой-нибудь Бурбон строит козни против меня и если это будете недвусмысленно доказано, меня не остановят ни королевская кровь, ни общественное мнение. Я хочу сделать все, чтобы моя фортуна в итоге сложилась такой, какой, по крайней мере, мне в это верится, она вписана в книгу судеб. Я опрокину все препятствия на моем пути, однако для этого мне необходимо сознавать свое право и в своих собственных глазах иметь чистую совесть.

— Гражданин, — ответил Фуше, — не случайно и не из личной корысти я завел с вами разговор о герцоге Энгиенском. Когда, после того как вы оказали Кадудалю честь встретиться с ним, Соль де Гризоль не последовал за своим генералом в Лондон, а выехал в Германию, мне было совсем нетрудно узнать, что он намеревается делать по ту сторону Рейна. Я приставил к нему того самого агента, которому на днях была оказана честь предстать перед вами. Как вы могли заметить, это чрезвычайно ловкий малый. Он проследовал за Соль де Гризолем в Страсбург, по дороге завязал с ним знакомство, пересек вместе с ним Рейн и вместе с ним приехал в Эттенхайм. Первым делом адъютант Кадудаля засвидетельствовал свое почтение монсеньору герцогу Энгиенскому, который пригласил его на ужин и удержал подле себя до десяти часов вечера.

— Ну и что, — резко прервал его Бонапарт, прекрасно понимая, к чему хочет подвести его Фуше, — ваш агент ведь не присутствовал на этом ужине, не так ли? Следовательно, он не может знать, о чем они говорили и какие строили планы.

— О чем они говорили, нетрудно догадаться. Какие планы строили — легко додумать. Но не будем пускаться в предположения, остановимся на фактах. Мой человек, как вы понимаете, не из тех, кто станет зря тратить свободное время. Так вот, он употребил эти восемь часов на то, чтобы навести справки. И он узнал, что герцог Энгиенский регулярно отлучается из Эттенхайма дней на семь-восемь; кроме того, ему стало известно, что время от времени герцог проводит ночь, а то и две, в Страсбурге.

— В этом нет ничего удивительного, — промолвил Бонапарт, — даже я осведомлен о том, что он там делает.

— И что же он там делает? — спросил Фуше.

— Навещает свою любовницу, принцессу Шарлотту де Роган.

— Теперь остается узнать, — сказал Фуше, — не было ли пребывание госпожи Шарлотты де Роган, которая вовсе не любовница герцога Энгиенского, а его жена, поскольку он тайно женился на ней и она могла бы спокойно жить с ним в Эттенхайме, так вот, повторяю, остается узнать, не было ли пребывание госпожи Шарлотты де Роган в Страсбурге лишь предлогом для принца, который, приезжая в Страсбург повидаться со своей женой, вполне мог повидаться там и со своими сообщниками, а ведь от Страсбурга всего двадцать часов езды до Парижа.

Бонапарт нахмурил брови.

— Так вот почему, — произнес он, — меня уверяли, что его видели на спектакле! А я пожал плечами и ответил, что это выдумки.

— Был он на спектакле или не был, не так уж важно, — заметил Фуше, — но я призываю первого консула не терять герцога Энгиенского из виду.

— Я сделаю нечто получше, — ответил Бонапарт. — Завтра же я пошлю своего доверенного человека на ту сторону Рейна; он доложит непосредственно мне о том, что там происходит, и сразу же после его возвращения мы вернемся к этому делу.

И, повернувшись спиной к Фуше, он дал ему понять, что желает остаться один.

Фуше удалился.