Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

В тот же день, около четырех часов пополудни, он прибыл в Авиньон, остановился в пятидесяти шагах от Улльских ворот, перед гостиницей «Пале-Эгалите», начавшей мало-помалу обретать свое прежнее название «Пале-Рояль», которое она носила с начала восемнадцатого века и носит еще и сегодня, и вышел из кареты, побуждаемый той потребностью, какая между четырьмя и шестью часами дня охватывает любого смертного, — хоть как-нибудь поесть, хорошо или плохо.

Хотя единственным отличительным признаком старшинства Бонапарта над его спутником служила его более решительная манера поведения и более отрывистая речь, хозяин обратился именно к Бонапарту и поинтересовался, угодно ли ему, чтобы их обслуживали отдельно, или же они будут есть за общим столом.

Бонапарт задумался на мгновение, но поскольку известие о его возвращении еще не успело распространиться во Франции и все полагали, что он в Египте, и поскольку он сам и его спутник были одеты так же или почти так же, как одевались все в те времена, то присущее ему неодолимое желание видеть все собственными глазами и слышать все собственными ушами возобладало над опасением быть узнанным, и, так как общий стол в эту минуту накрывали, что позволяло им отобедать без задержки, он ответил, что они будут есть за общим столом.

Затем он повернулся к привезшему их форейтору и бросил:

— Чтобы через час лошади были запряжены в карету.

Хозяин гостиницы показал вновь прибывшим дорогу к столу; Бонапарт первым вошел в обеденный зал, Ролан следовал за ним.

Молодые люди — Бонапарту было тогда около тридцати лет, а Ролану двадцать шесть — сели в конце стола, отделенные от остальных сотрапезников тремя или четырьмя приборами.

Всякий путешествующий знает, какое впечатление производят за общим столом вновь прибывшие: все взгляды обращаются к ним, и в ту же минуту они становятся предметом общего интереса.

За столом собрались прежде всего завсегдатаи гостиницы, несколько путешественников, ехавших дилижансом из Марселя в Лион, и виноторговец из Бордо, задержавшийся в Авиньоне по причине, о которой мы вскоре поведаем.

То, что вновь прибывшие нарочито сели отдельно, лишь усилило любопытство, какое они вызывали.

Хотя оба молодых человека были одеты одинаково — на обоих сапоги с отворотами, короткие штаны в обтяжку, сюртуки с длинными фалдами, дорожные плащи и широкополые шляпы — и держались на равной ноге, вошедший последним явно выказывал своему спутнику особую почтительность, которая не могла объясняться разницей в возрасте и, несомненно, проистекала из различия в общественном положении. Вдобавок он называл своего спутника гражданином, меж тем как тот именовал его просто Роланом.

Однако произошло то, что обычно происходит в подобных случаях: через минуту интерес к вновь прибывшим угас, сотрапезники отвели от них глаза, и прерванный на мгновение разговор возобновился.

Шел он о том, что более всего интересовало присутствующих: о термидорианской реакции и быстро пробудившихся надеждах роялистов; за столом откровенно обсуждали грядущую реставрацию Бурбонов, которая теперь, когда Бонапарт оказался заперт в Египте, не могла задержаться более чем на полгода. Лион, один из городов, сильнее всего пострадавших во время Революции, оказался, естественно, центром заговора.

Там обосновалось подлинное временное правительство со своим роялистским комитетом, роялистской администрацией, роялистским штабом и роялистскими войсками.

Но для того, чтобы содержать эти войска и вести непрерывную войну в Вандее и Морбиане, требовались деньги, и немалые. Их давала Англия, но не очень щедро; одна лишь Республика способна была выплачивать жалованье своим врагам. И, вместо того чтобы начать трудные переговоры с Республикой, от которых она неизбежно отказалась бы, роялистский комитет организовал банды, которым было поручено похищать налоговые поступления и нападать на кареты, перевозившие казенные деньги. Мораль гражданской войны, весьма гибкая в этом вопросе, воспринимала ограбление дилижанса казначейства не как разбой, а как военную операцию, как геройство.

Одна из таких банд обосновалась на дороге между Лионом и Марселем, и в тот момент, когда наши путешественники садились за стол, за ним как раз обсуждали нападение на дилижанс, который перевозил шестьдесят тысяч франков, принадлежавших правительству. Ограбление произошло накануне на дороге из Марселя в Авиньон, между Ламбеском и Пон-Роялем.

Воры, если можно так назвать благородных грабителей дилижанса, совершенно не скрывали от кондуктора, получившего от них расписку на указанную сумму, что изъятые деньги пересекут всю Францию более надежным способом, нежели с помощью его транспортного средства, и предназначаются для того, чтобы снабжать провиантом армию Кадудаля в Бретани.

Все это казалось новым, необычным, почти невозможным Бонапарту и Ролану, покинувшим Францию два года назад и не подозревавшим, насколько глубоко проникла безнравственность во все слои общества за время притворно отеческого правления Директории.