Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья

— О, сударь, — промолвила она, — не дай нам Бог, чтобы вы считали нас неблагодарными и неспособными сознавать все то, что вы для нас уже сделали, и то, что вы еще намереваетесь сделать, но мы с сестрой несколько напуганы огромным количеством обязательств, которыми мы обременяем постороннего.

— Постороннего! — повторил Рене. — Вы более жестокосердны, чем ваша сестра, мадемуазель: она не отважилась произнести такое слово.

Но Джейн продолжала:

— Боже мой! Как же трудно юной девушке, совсем ребенку, за которого всегда думали отец и мать, выразить свое мнение! О, пусть даже после этого сестра будет бранить меня, но я не допущу, чтобы вы ушли от нас с таким дурным мнением о наших душах.

— Но, Джейн, — возразила Элен, — господину Рене прекрасно известно…

— Нет, Элен, нет, — прервала ее Джейн, — ничего господину Рене не известно; я прекрасно увидела это по тому, с каким видом он поднялся, чтобы попрощаться с нами, я прекрасно поняла это по его дрогнувшему голосу, когда он предложил нам встать под защиту кого-нибудь другого.

— Джейн! Джейн! — пыталась остановить ее Элен.

— Пусть господин Рене думает все, что хочет, — воскликнула Джейн, — лишь бы он не думал, что мы неблагодарны! — и, повернувшись к Рене, добавила: — Нет, сударь, устами моей сестры говорили общественные приличия, моими же устами будет говорить правда. Так вот, правда заключается в следующем: моя сестра опасается — и этот вопрос мы обсуждали с ней уже не раз — она опасается, как бы ваше двухмесячное отсутствие на борту не повредило вам в глазах Сюркуфа; она опасается, как бы ваши интересы не были поставлены под угрозу вашей услужливостью; она предпочла бы, чтобы скорее мы потеряли все наше состояние, чем вы лишились продвижения по службе, которого заслуживаете по множеству причин.

— Позвольте мне вначале ответить на эту часть опасений мадемуазель Элен. Это господин Сюркуф назначил меня вашим опекуном в то самое время, когда мое сердце обязало меня быть вашим братом; это с его одобрения я купил небольшой шлюп, который должен доставить вас в Рангун и который, идя под нейтральным флагом, не подвергнет вас опасности, угрожавшей вам на «Штандарте». Вы видели, как этим утром прямо у вас на глазах господин Сюркуф выверял стоимость улучшений, которые я намерен сделать на моем шлюпе. Ни на одном судне, какого бы водоизмещения оно ни было, вам не будет так хорошо, так уютно, как на борту «Нью-Йоркского гонца».

— Но, сударь, — преодолевая робость, отважилась заметить Элен, — разве можем мы позволить, чтобы, создавая дополнительные удобства для нашего путешествия, вы израсходовали на восемь или десять тысяч франков больше, чем потратили бы, не стань мы вашими пассажирами.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель, — настойчиво продолжал Рене. — Это не вы направляетесь в Индию, это я направляюсь туда. Повидать Иль-де-Франс или остров Реюньон не значит увидеть Индию. Я страстный охотник. Дав себе обещание поохотиться на пантеру, тигра и слона, я держу слово, только и всего. Принимаете или не принимаете вы мое предложение сопроводить вас в ваше поместье, сам я все равно отправлюсь в Индию. Берега реки Пегу, как уверяют, являются одной из самых изобилующих тиграми и пантерами местностей во всем Бирманском королевстве. Кроме того, позвольте мне сказать вам, мои дорогие сестры, что по приезде вам необходимо будет исполнить последний и горестный долг. До сего дня эта благочестивая обязанность была возложена вами на меня; так неужели вы не позволите мне довершить этой печальной радостью то, что я начал, и, так резко и раньше срока разлучив меня с вами, навсегда лишите меня одного из тех воспоминаний, какие должны были бы стать самыми дорогими в моей жизни?

Между тем Джейн, сложив ладони на груди и со слезами на глазах, своими жестами молила куда красноречивее, чем это делал своими речами Рене, и, когда Элен, не в силах более противиться, протянула ему руку, она кинулась к этой протянутой руке и страстно поцеловала ее.

— Джейн! Джейн! — прошептала Элен.

Джейн опустила глаза и рухнула на стул.

— Отвергать долее столь искреннее предложение, — сказала Элен, — все равно что оскорблять дружбу; так что мы принимаем его и обещаем вам всю жизнь хранить память о вашем братском покровительстве.

Элен поднялась и любезно поклонилась Рене, давая ему знать, что визит его длится уже достаточно долго.

Рене в свой черед поклонился и вышел.

С этого часа у Рене была лишь одна забота: привести «Нью-Йоркского гонца» в состояние готовности к выходу в море. Взамен старых чугунных пушек Сюркуф предложил ему пять медных пушек со «Штандарта».

Поскольку для управления «Нью-Йоркским гонцом» было достаточно пятнадцати человек, команды «Штандарта» и «Призрака» добровольно, но, разумеется, с позволения Сюркуфа, предложили своими силами сформировать экипаж шлюпа.