Экватор рядом

Пятнистые шкуры хищников стараются спрятать под ворохом черно-белых, обезьяньих. Позже мне разъяснили, что торговля ими — контрабанда или во всяком случае полуконтрабанда. Охота за пятнистыми шкурами привела к тому, что сейчас в Эфиопии леопард стал довольно редким животным: 18–20 лет тому назад из страны вывозилось до 8,5–9 тысяч леопардовых шкур в год на сумму 500–700 тысяч долларов[4], а три года назад — только 4,5 тысячи шкур. Конечно, леопард не овца, скорее нечто противоположное, и «леопардовая статистика» поэтому — штука довольно неопределенная. Не учитываются, например, случаи, когда шкуры красивых хищников «уплывают», минуя таможенный контроль, а такие «левые» шкуры исчисляются часто сотнями. Так или иначе, но я понял, что, встретив в Эфиопии леопарда, не следует удивляться, как не удивляемся мы, увидев кошку в московской коммунальной квартире. Впрочем А избежать таких встреч.

…Я стал уже постоянным клиентом Брахане парнишки-газетчика. Вот и сейчас он встречает меня, протягивая свой товар. В одной руке у него газеты на английском языке, в другой — на амхарском. Амхарский язык — государственный язык Эфиопии.

В Аддис-Абебе живут амхара и представители других народов страны. При этом национальные особенности в столице стираются гораздо быстрее, чем в провинции. Все жители Аддис-Абебы называют себя эфиопами. Почти все говорят на амхарском языке. Все одинаково одеваются: мужчины — на европейский лад, причем молодежь носит обычные брюки или шорты, а люди постарше — штаны-галифе, белыми или хаки, и с почти обязательным добавлением белой «шаммы» — длинной хлопчатобумажной шали-накидки, наматываемой вокруг шеи или перекинутой, как у древних римлян, через плечо; большинство женщин одевается в свободные, обычно белые одеяния, с вариантами в способах повязки тонких, окантованных красной полосой шалей. Но многие девушки одеты в цветастые летние платья обычного покроя. Шаммы, шали исчезают только тогда, когда они мешают в работе, — у канцелярского люда, продавцов и т. д. Баскетбольные кеды — обувь доброй половины мужского населения города. К сожалению, это не массовое увлечение спортом — просто кеды в шесть-семь раз дешевле кожаной обуви местного производства, не говоря уж об обуви импортной…

…Получив свои десять центов, мой газетчик устремляется к другим иностранцам, которые с прекращением дождя вылезают из теплого холла гостиницы на свежую, умытую дождем улицу.

ВВЕРХ ПО ЧЕРЧИЛЛЬ-СТРИТ

Маршрут у меня вполне определенный — вверх, к центральной площади, Пьяцце, скрытой сейчас в тумане. Я говорю «вверх», ибо, чтобы попасть туда из «Рас-Отеля», нужно взобраться (именно взобраться) по очень крутой Черчилль-стрит.

Эта «стрит» (во время недолгой оккупации города итальянцами она называлась проспектом Бенито Муссолини) — одна из главнейших транспортных магистралей эфиопской столицы. Она занимает первое место по густоте автопотоков — 15 тысяч автомобилей в день, если верить аддис-абебской полиции. Это значит, что с 7 часов утра и до 9 вечера по Черчилль-стрит спускается и поднимается около половины автопарка страны.

Здесь очень часто и с большим трудом ликвидируются уличные пробки. Особенно неприятны для спешащего водителя пли пассажира те долгие минуты, когда в расположенной на Черчилль-стрит французской школе, официально именуемой лицеем Габре-Мариам, кончаются занятия. Полиция перекрывает все движение, и надолго застрявшие автомобилисты с тоской ожидают, пока десятки «шевроле», «фиатов», «фордов», «фольксвагенов» и автобусов, а также сотни пап, мам и бонн развезут и разведут детей из школы. Это частное учебное заведение основано в 1955 году. По традиции в нем учатся дети весьма состоятельных эфиопов, а также иностранцев. Из 1600 учащихся почти 500 — дети иностранцев. Преподавание ведется на французском языке. Из 52 преподавателей только восемь — эфиопы. Счет классов на французский манер: не от 1 до 12, а совершенно наоборот — от 12 до 1. Словом, кончают школу усатые «первоклашки».

…С развернутой «Эфиопией геральд» начинаю свое восхождение по Черчилль-стрит. До площади Аду а — 100 метров. Эту стометровку можно пройти под сводами галереи Театра Хайле Селассие I. Большое серое здание называется театром, но сейчас его зал используется исключительно для демонстрации кинофильмов. К полуночи театр становится ночным клубом. Вообще у «Рас-Отеля» своеобразное окружение. С одной стороны, ночной клуб, с другой — католическая церковь. По воскресеньям многие благочестивые католики (итальянские купцы) торжественно ведут и везут своих жен и дочерей в «кьезу»[5], в будни топают в «найт-клаб», но уже с другими женщинами.

И здесь, в галерее театра, у дверей встроенных в него кафе и баров — чистильщики, продавцы авторучек, жевательной резинки, жареного арахиса и различных «средств для любви» («фор ляф», как произносят маленькие разносчики галантереи и бакалеи).