Экзамены

«Раз двадцать придется съездить, чтобы все забрать, — прикинул Борис Федорович, посмотрев на ту жалкую кучку, что привез. — Загнешься, к черту, с этим песком!» И устремил взгляд на дачу. Своим видом она бередила душу хозяина. Штукатурка со стен, сколоченных из горбылей, пообсыпалась, толевая крыша протекала, просел левый столб веранды. То надо, это… И все самому. От жены помощи он не ждал, приходила с работы чуть живая. И если все же выбиралась в сад, то больше мешала: и то он посадил не там, и это сделал не так!

В тени дачи синели тоненькие трогательные фиалки, которые когда-то привезла из родных мест и посадила сноха Ольга. Каждую весну они первыми зацветали; Борис Федорович и его жена Александра Петровна, радуясь нежным цветам, так и называли их: Олины фиалки. Цветы вот прижились, а сыновьям родной дом стал тесен. Старший, Николай, и его жена Ольга жили за тысячу верст, в городе Тамбове. А младший, Михаил, забрался еще дальше — за Полярный круг.

Борис Федорович медленно поднялся с кровати, медленно натянул брезентовые рукавицы и снова покатил гулко громыхавшую тачку.

В пути ему встретился торопливо шагавший, помахивающий свернутой в трубку газетой технолог Кошелев.

— Доброго здоровья, Борис Федорович! — еще издали бодрым голосом поприветствовал Кошелев. — А я на заводе собирался тебя искать. Насчет новых патентов. В отгуле, что ли?

— Нет, уважаемый Сергей Ефимович, — остановившись, неторопливо ответил Борис Федорович. — Кончилась моя служба, уже неделя, как уволился.

— Фу-ты, ну-ты!.. — Технолог тоже остановился. — Живешь и не знаешь, что на свете творится… Хотя ты ведь пенсионер! Везет же людям. А мне еще два года трубить.

Борис Федорович не сдержал улыбку. Трубить!.. Все думают, будто с уходом на пенсию настоящая жизнь только и начинается!

— Что это такое — два года?.. Я сорок лет отработал на заводе — и не заметил как… Директор вернулся из Москвы?

— Да. Еще позавчера.

— Что, присвоили нашим машинам Знак качества?

— Ты как будто директора не знаешь. У него не сорвется! Три типа аттестовал.

— Вот кого я уважаю!.. Молодец, Бутырин. Несокрушимый человек! — восхищался Борис Федорович. Ему хотелось еще потолковать о заводских делах, но Кошелев, нетерпеливо взмахнув газетой, сказал:

— Прости, Борис Федорович, я на обеде. Забежал, понимаешь, помидорную рассаду открыть, пускай подышит, пока тепло…

В первый раз Шувалов уволился с завода четыре года назад, вскоре после того, как отметил шестидесятилетие. Приболел он тогда и решил пожить для себя: полечиться, навести порядок в саду и в квартире, попробовать написать мемуары в назидание внучкам и возможным еще внукам. Но не прошло и полугода, как бывший начальник отдела технического контроля притащился на завод с просьбой, чтобы взяли хоть рядовым контролером. Мемуары у него не пошли, навести порядок в квартире не позволила жена, а в саду закончился сезон. Его зачислили контролером, но поручили заниматься внедрением новой техники, и Шувалов опять почувствовал себя полноценным человеком. Пока не тревожили болезни. А они не забыли старика и с каждым разом трепали все чувствительнее. Особенно страдал он от крапивки — приступов аллергического зуда, истощавшего и обессиливавшего Шувалова. Последний приступ, случившийся в конце зимы, был особенно затяжным и мучительным. Когда Шувалов наконец поправился и отнес в бухгалтерию больничный лист, никто и слова обидного не сказал, но старик понял: пора увольняться окончательно.

Начальство отговаривало: без тебя, Борис Федорович, не управимся. Кто станет наши предположения в заводском бризе проталкивать, патенты для лаборатории подбирать? Ты с новой техникой в ладах, поработай еще. Плохо ли: пенсию получаешь, и у нас сто двадцать ежемесячно?

Борис Федорович верил: начальство не лукавит, он в самом деле кое-что смыслил по части новой техники. Но был человеком твердым. Уходить — значит уходить. Хотел от начальства лишь одного: чтобы назначили человека, которому передал бы запутанные и хитрые бризовские дела. Начальство обещало подумать, но за текучкой так ничего и не решило, хотя Борис Федорович уже все подписи на «бегунке» собрал. «Ничего, — утешали сослуживцы, — помирать-то, наверное, не собираешься? Понадобишься — мы тебя разыщем».

Борис Федорович сдал свой ветхий пропуск и получил в заводской кассе расчет. Никто из сослуживцев на проводы не напрашивался: не начальника отдела провожали, как четыре года назад. К тому же все добрые друзья Шувалова уже вышли на пенсию, а иные, как грустно шутил он, и дальше… И все-таки бутылку «Экстры» Борис Федорович купил. Пить ему, в общем-то, нельзя было. Для такого дела Борис Федорович пригласил Николая — знакомого ему мужика, околачивавшегося поблизости от приемного пункта стеклотары. Хоть был этот Николай человеком павшим и списанным, Борис Федорович уважал его за честность: занимая то рубль, то трешку, тот отдавал деньги точно в обещанный срок.

Распили они бутылку в соответствующей пропорции, и Николай расчувствовался.