Экзистенциализм. Период становления

Приведу в пример стихотворение Евгения Баратынского «Последний поэт». Только подумайте, это 1835 год! Процитирую первые восемь чеканных строк.

Век шествует путем своим железным;
В сердцах корысть, и общая мечта
Час от часу насущным и полезным
Отчетливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,
И не о ней хлопочут поколенья,
Промышленным заботам преданы.

Гениально, всего в нескольких строчках, а все главное про нашу эпоху здесь сказано. Торжество утилитаризма, разрушение природы, распад личности, упадок возвышенного, гибель поэзии – вот о чем свидетельствует Баратынский. Об этом же пишут романтики в своих бесчисленных стихах. То, что наступает, не прогресс. Они воспринимают буржуазную цивилизацию как катастрофу для человека, для культуры, для природы.

А что такое вообще история для романтиков?

Романтизм воспринимает исторический процесс нелинейно. Задача романтиков – вытащить возможное сквозь действительное. Это не Гегель, не Конт, не позитивисты, не Маркс. Для них то, что было, не значит, что оно ушло. Прошлое не значит отброшенное, преодоленное, ушедшее или превзойденное.

Позволю себе напомнить вам одну строчку из поэта Максимилиана Волошина, которая очень хорошо проясняет романтический взгляд на историю:

Грядущее – извечный сон корней.

Вдумайтесь! Прошлое не ушло, история многомерна. Нелинейный взгляд на мир. Прошлое не значит худшее и преодоленное. То, что было, дремлет где-то здесь и может пробудиться.

У Новалиса есть еще одно знаменитое изречение: «Историк – это пророк, обращенный в прошлое».

В свете цитаты из Волошина становится понятно, почему историк – это «пророк, обращенный в прошлое», если «грядущее – извечный сон корней». Прошлое может актуализироваться, эти корни могут прорасти сквозь толщу настоящего. У романтиков постоянно присутствует один очень важный образ, который позже уйдет в «философию жизни». Это корни, почва, и «чем глубже вниз – тем выше вверх». Чем глубже корни какой-то идеи уходят, тем выше растет дерево. Не вперед, не назад, а вглубь! История многомерна, чревата множеством возможностей, никакого однозначного прогресса не происходит, то, что было, не значит, что совсем ушло и отброшено навеки. Очень многомерная картина истории, которая чревата множеством вариантов, возможностей, альтернатив. Нет какого-то однозначного детерминизма.

Романтики считали, что и историю (а не только природу или Бога) лучше постигает художник, чем ученый. Без фантазии, воображения история непостижима. Отсюда возникает Вальтер Скотт с его романами. Отсюда и романы Виктора Гюго. Важность фантазии, важность воображения – романтическая особенность.

Пойдем дальше. Я штрих-пунктирно намечаю разные особенности романтизма. Давайте снова ухватимся за очень важный момент, вот за этот принцип: «возможное сквозь действительное». Для романтизма в высшей степени характерна эта мысль: вытащить ядро, суть, нащупать сердцевину вещи. Романтики очень любили такие словесные новообразования: «душа души, музыка музыки». Они имели в виду, что во всем есть некая сердцевина. Оболочка – это что-то застывшее, инертное, какая-то кора вещи. А надо вытащить этот гераклитовский огонь, процессуальность сквозь вещь, возможность сквозь действительность.

Например, у них была интересная концепция, что есть «характер» и есть «душа». Характер – это корка, нарост на душе. Это маска. Мы ведь все носим какую-то маску, мы обили свое лицо о жизнь и сформировали такой нарост в виде характера. Характер – это не мы, это всего лишь оболочка нас. Сквозь характер пробивается душа. Душа – это наша сердцевина, это Божья искра, а характер – это маска, это принципы, некая внешняя привычная душевная оболочка, которой мы обращены ко внешнему миру. И надо попытаться вытащить душу души, вытащить музыку музыки, возможное сквозь действительное!

Вообще, романтизм сделал невероятно много в разных сферах культуры. Например, романтики создали потрясающую теорию перевода. Они говорили: задача переводчика – не просто взять и перевести с одного языка на другой, а схватить и почувствовать творчество в том произведении, которое он переводит, и развить его. Для них переводчик – со-творец. Романтики говорили: нет плохих книг. Все люди, все авторы – гении! Просто гений почему-то вдруг решил написать плохую книгу. А переводчик должен взять и вытащить из нее хорошую книгу, которая в ней заложена. Как у Антуана де Сент Экзюпери (тоже, конечно, позднего романтика): «В каждом ребенке убит Моцарт». Задача – пробудить этого Моцарта.