Тотальное отрицание, нигилизм в искусстве Камю называет формализмом.
Художник, идущий по этому пути, говорит: меня не интересует мир, меня не интересует язык, меня не интересует материал мира, меня не интересует человек, меня вообще ничего не интересует. Все живое и реальное мне чуждо! Я запираюсь в своей башне из слоновой кости, придумываю свой язык, свой мир, свою вселенную и там чего-то сочиняю.Такое невозможно, к счастью. Но в пределе, представьте себе: свой язык, свои проблемы, люди меня не интересуют. Это бесплодная позиция, говорит Камю. Он это называет формализмом.
А что будет конформизмом, тотальным принятием мира в искусстве? Камю это называет реализмом.
Это, знаете, по принципу акына – я сижу и описываю буквально все, что вижу; о чем вижу, о том и пою: идет один верблюд, идет второй верблюд, третий… Ничего от себя не вношу, никак не оцениваю. Художник-реалист полностью растворяется в мире. Он не отделяет себя от мира, превращается в такого фото-реалиста, который все описывает. И эта позиция бесплодна, констатирует Камю.
И Камю говорит: настоящее искусство – это всегда и принятие, и отрицание.
Художник черпает из мира материал, он не чужд проблемам людей, но он накладывает на них призму своей личности. Он и принимает, и отрицает. Настоящее творчество – это всегда бунтарство. Всегда и принятие, и отрицание одновременно. Настоящее великое искусство не реалистично и не формалистично. Оно – не партийная пропаганда и не политическая агитка (вроде соцреализма), не слепое и пассивное копирование внешнего плана действительности, не заумная богемная элитарность и не ширпотреб массовой культуры.Художник неравнодушен к миру, он неравнодушен к людям, он неравнодушен к языку. Но он не принимает это слепо, тупо, он не растворяется, он оценивает, страстно, но беспартийно. То есть вот Сцилла формализма (бесплодного тотального художественного отрицания) и Харибда реализма (бесплодного тотального художественного принятия). Так разворачивается тема бунта в сфере искусства. Реализм – один полюс, формализм – другой. А настоящее искусство – оно посередине, оно всегда бунтарское. Как все настоящее, оно является бунтом. Не полное принятие, не полное отрицание, а и то и другое! Как и в случае с насилием. Проложить свой путь по этому вот лезвию бритвы – вот задача современного бунтующего человека, говорит Камю.
Наверное, тем (а таких среди вас, как я понимаю, большинство), кто уже читал сочинения Камю, небесполезно было услышать эту мою попытку краткой реконструкции его философии.
Ставлю здесь большое многоточие. И последнее, о чем я скажу в двух словах.
Проиллюстрирую эти мысли Камю о бунте из «Бунтующего человека», как я пытался на «Постороннем» проиллюстрировать «Миф о Сизифе», при помощи романа «Чума». Роман, который примыкает очень тесно к «Бунтующему человеку». Такой философский роман. О чем он?
Берется и описывается некий условный город в Алжире, в котором начинается чума. Город на карантине, в изоляции. Никуда не убежишь. Некое закрытое обозримое пространство города – и чума косит людей. Сегодня один умирает, завтра – другой.
Во-первых, что мы тут видим? То, что так любят экзистенциалисты, пограничная ситуация. Только не для одного человека, а для целого города. И чума, как всякая пограничная ситуация, выявляет все то, что вообще-то есть в нас и с нами всегда. Только мы это обычно не замечаем беззаботно. Как говорит один из героев: «Чума – это обычная жизнь, вот и все». Но обычно мы ходим и думаем: ну, протяну, проживу еще лет двадцать. А в случае с чумой все обостреннее и очевиднее: может быть, и двух дней не проживу. Чума делает острее и пронзительнее то, что происходит в нашей жизни, только обычно более распыленно. Все мы ходим под смертью.
И каждый в этой ситуации катастрофы показывает себя. Из каждого начинает лезть всякое… из кого-то что-то хорошее, из кого-то что-то плохое. Каждый человек волей-неволей открывает и сам узнает то, чего обычно о себе не знал. (Вспомните гениальный пушкинский «Пир во время чумы».) Один пытается сбежать из города, кто-то предается разврату, пирам по принципу: «сегодня живем, завтра умрем, гулять так гулять!»