Еще раз: 1964 год – история с Нобелевской премией и демонстративным отказом от нее. Это тоже важная веха в его биографии. Последний его большой многотомный труд, также, разумеется, незаконченный – это книга «Идиот в семье», посвященная Густаву Флоберу, где он пытался показать, почему Флобер – это Флобер. Он там ставит милый вопрос, на котором любой марксист непременно сломает себе шею. Он говорит (я своими словами): «Ну, вот. Почему Флобер – это Флобер? Марксист вам скажет, что Флобер – это типичный мелкий буржуа. А мы спросим этого марксиста: но почему не всякий мелкий буржуа является Флобером? И тут марксист поплывет и замолчит». То есть получается, что все мы, кроме того, что мы пролетарии, буржуа или еще кто-то, мы еще с вами что-то сверх того. И то, что сверх того, это и есть экзистенция. И это самое интересное!
Параллельно с этим, конечно, случается «лебединая песнь» Сартра как общественного деятеля и философа – 1968 год, Красный Май. Сартр уже старенький, жутко больной. Но не такой старенький, сколько больной. У него развиваются гипертония, диабет, он почти ослеп. В общем, все плохо. Лет-то всего 63, но еле ходит. И вот он, конечно, абсолютно на ура принял студенческую революцию, и не только студенческую, как мы знаем! И вот, когда студенты захватили театр «Одеон», превратили его в постоянно действующий дискуссионный клуб, Сартр перед ними выступал, участвовал в демонстрациях. Сартр был абсолютно культовой фигурой во время Красного Мая. И он был одним из немногих людей старшего поколения, абсолютно бескомпромиссно поддержавших восставших. И с этим связана одна забавная история, такая мифологическая, анекдотическая. Когда будто бы министр внутренних дел Франции пришел к президенту Шарлю де Голлю и сказал: «Мой генерал, Сартра надо как-то арестовать, он опасен». На что де Голль будто бы гордо ответил: «Франция Вольтеров не арестовывает!» Надо сказать, что, видимо, де Голль плохо знал историю, потому что Вольтер в свое время несколько месяцев просидел в Бастилии. Но фразу красивую де Голль сказал. Наверное, он понимал, что Сартр мечтает, чтобы его арестовали. Но де Голль не доставил ему такой радости.
В 1970-е годы здоровье у Сартра почти совсем разрушилось, он почти ослеп. И в 1980 году он умирает. На его похороны вышло 50 тысяч человек, такая огромная демонстрация. Фигура, конечно, совершенно легендарная, культовая и знаковая.
Вот краткий рассказ о его жизни и личности. Я попытался вам представить этого неуемного, неуравновешенного человека, которого бросало по жизни, который увлекался разными идеями, который, конечно, не был ангелом, но без которого трудно представить себе ХХ век. Понять его не только потому, что Сартр во всем участвовал и ко всему имел отношение (от дела Бродского до Второй мировой войны, от Красного мая до Алжира), но и потому, что Сартр задумывался над такими вещами, пытался осмыслить такие вещи, которые очень важны не только для философии и философов профессиональных.
Ну а сейчас, после небольшого перерыва, я кое-что бегло расскажу вам о философских идеях Сартра, с поправкой на то, что – авансом и контрабандой – я кое-что уже об этом поведал, пока излагал его биографию.
Я буду рассказывать вам сейчас преимущественно о некоторых идеях раннего Сартра тридцатых – сороковых годов, когда он был в наибольшей степени экзистенциалистским экзистенциалистом. За основу возьмем трактат «Бытие и Ничто», с поправкой на его лекцию «Экзистенциализм – это гуманизм» и на пьесу «Мухи». И потом под занавес скажу два слова о позднем Сартре.
Как я уже сказал, Сартр вырос из Гуссерля, но очень самостоятельно повел себя как философ. То есть для него нет смысла говорить о мире вне человека, вне человеческого сознания. Человеческое сознание делает мир возможным.
Хайдеггер немногим ранее говорил, что человек – это единственное сущее, которое способно поставить вопрос о смысле бытия. Примерно то же говорит и Сартр, что на человеческом сознании базируется вся реальность. С другой стороны, человеческое сознание само по себе есть ничто, потому что оно естьИ вот давайте разберем само название книги Сартра. «Бытие и Ничто». Это антитеза. Сартр говорит о двух, скажем так, регионах реальности, сферах реальности, если угодно.