Экзопулус вздымает волны

— А вот в это мне плохо верится. Иначе бы ты не пошла на это интервью.

— Я знаю, кто и когда резал картины. Этот факт активно скрывался руководством. Это преступление.

— Интересно, почему тебе известно то, что неизвестно Эрнесту Львовичу.

— Не пытайся навесить на меня то, к чему я не причастна. — Лика пристально впилась взглядом в Макса. — Я картины и пальцем не тронула. Это было их волеизъявление. Не проблема, что я их оправдываю. И не преступление, что я их знаю. И не преступление, что они знают мою историю. Эта галерея поломала много судеб, и особенно судьбу моего близкого человека. И вообще, у тебя нет доказательств, тем более что сегодня у меня последний день работы.

— Доказательств нет, и мне они не нужны, я не прокурор и не журналист.

— А почему она сломала судьбу твоего близкого человека? — спросил Феня.

— О, какой у твоего друга сочувствующий и понимающий взгляд… Может, ему попробовать себя в роли проповедника? Посмотришь на него, и просто душу излить хочется, всю до последней капли… Неплохо заработает на страждущих…

— Я лично тебя сдам. Поверь мне, я докопаюсь до истины и найду доказательства. И Вишцевскому откроется много интересных деталей о тебе…

— Попробуй. — Лика с вызовом оглядела Макса. — А если я найду интересные детали о тебе? Как думаешь, Вишцевский их оценит? Впечатления останутся надолго…

Макс опешил, во внезапно нахлынувшей панике пытаясь подобрать правильные слова, но Лика опередила его.

— Тебе стоит поучиться искусству управления эмоциями. Не самая сильная твоя сторона… Впрочем, ты довольно милый, когда испуганный… Так хочешь знать? Хорошо, я скажу. И только потому, что ты мне не нужен. И вы все равно ничего не сделаете с этим… Так что… в общих чертах… — Лика сделала еще один глоток, — мой молодой человек участвовал в одной из выставок этой прогнившей конторки. Это был его последний шанс. Ему везде отказывали, и только я из последних сил поддерживала его и его талант… А Вишцевский загубил выставку.

— Мне показалось, он, наоборот, радеет за дело, — возразил Макс. — Он почти им живет…

— Значит, ты мало о нем знаешь. Вишцевский отбраковал самые лучшие картины, оставив только три из них, и повесил их в массовку молодых альтернативных художников, среди сотни бездарных работ. А потом эту выставку пресса, да и он сам, признали чуть ли не самой провальной в истории галереи. А когда Андрей пришел выяснить, что случилось, и просить дать ему второй шанс, чтобы все исправить, то ваш Вишцевский, упитый в стельку, наговорил ему такого, что Кожедубов-Брюммер с его цинизмом показался бы милым котиком. Даже не признал, что сам все испортил. И после этого случая Андрей…

Лика постаралась глубоко вдохнуть, но сотни эмоций, переполняющих ее, все настойчивей освобождались после долгого заточения, не позволяя снова бросить себя под гнет мнимой сдержанности.

— Перестал рисовать, выбросил все краски и кисти, запретил мне вообще упоминать о живописи… обиделся на меня, потому что именно я договорилась о выставке. Я делала для него все… А в какой-то момент просто перестал отвечать на звонки, собрал вещи и уехал. Просто пропал… С тех пор мы больше так и не общаемся…

— Может быть, Вишцевский и был чересчур резок, я этого не отрицаю, — осторожно предположил Макс, — но, с другой стороны, если у человека есть талант и он хочет чего-то добиться, то возможности всегда есть… даже если заняться дизайном компьютерных…

— Нет! Он был гением! — возмущенно выкрикнула Лика. — У него был не просто талант, у него был дар! И настоящий художник не должен рисовать монстров для обдолбанных геймеров! Он должен был быть тем, кем сейчас незаслуженно является Феликс! Это была его мечта! Я могла бы сотворить из него всемирный бренд, если бы не Вишцевский!

— У меня есть родители, и у них была мечта, чтобы я учил математику… — тихо произнес Феня. — А у меня не получается учить математику… Но мне нравилось смотреть энциклопедии, потому что там все написано и можно это просто прочитать и запомнить… а в математике, даже если наизусть запомнить все, что написано в учебнике, нужно постоянно придумывать новые числа из старых, а я не умею придумывать… И я так и говорил… Но когда я только начинал говорить, мой брат смеялся, и родители расстраивались… И мне было стыдно… Поэтому я молчал, чтобы никто не расстраивался… Зато у меня получается выращивать цветы… И получается готовить еду… И делать полезные отвары, чтобы лечить… И мне становится радостно от этого… И тебе тоже может быть радостно…

— О чем он вообще? — Лика бросила на Макса презрительный взгляд. — Ты хоть понимаешь иногда, что он имеет в виду?

— Феня прав, — Макс расправил плечи и облокотился на потертый шкафчик, — это была твоя мечта, а не его. Твоя мечта о высокой жизни, твоя мечта о признании, твоя мечта о статусе. Но оказалось, что быть на месте Феликса, в постоянном безумном ритме, между взлетами и падениями, публичной критикой и оправданиями, добиваться успеха, который может прерваться в любой момент из-за негативной статьи, приносит счастье не каждому…

— Найти мне того, кто страдал бы от этого…