Экзорцизм. Пролог

— Знаешь, я ожидал чего-то подобного, когда узнал, что Айдел продает тебе особняк, который столько лет стоял заколоченным.

Ожидал? И имя одного из семьи Лордов Основателей произнесенное столь фамильярно!

— И каковы причины, позволь узнать? — холодно поинтересовался Дональд, справившись с растерянностью, вызванной словами Косманда, но тот только усмехнулся:

— Ты же знаешь, я люблю странные истории.

«Странными» он называл рассказы о встречах с призраками, феями и прочими плодами бурного воображения безграмотных или впечатлительных особ. Больше него подобные истории любил только журналист Конфорд: как-то раз кто-то даже пошутил, что «Лоуренс Конфорд» это вторая личность Ричарда Косманда. Глупость, конечно, но…

— И что в моем доме странного?

— О, дорогой друг, — Косманд отпил пива и прищурился от наслаждения, — такие истории стоит рассказывать в темную ночь перед Днем Сошедших Душ, но так уж и быть…

***

В кронах яблонь тихо вздыхал ветер; солнечный свет просеивался сквозь листья и рассыпался искристыми золотыми бликами по траве, шершавым стволам, страницам книги, что лежала на коленях Амалии. Сосредоточиться на тексте не получалось, хотя здесь, в саду, живительное тепло согревало тело, изгоняя ненавистный холод из каждой косточки, но не из сердца. Амалии казалось, что оно смерзлось, превратившись в ледяной комок, неспособный разогнать кровь. Иногда в груди что-то сжималось, и тогда ей казалось, что она снова проваливается в кошмар, неспособная проснуться, неспособная сделать вздох. Ужасные сны преследовали ее ночь за ночью, и каждый раз, когда приходила пора готовиться ко сну, Амалии хотелось кричать, бежать прочь из дома. Она была готова ночевать в конюшне или курятнике, только не в своей спальне. Чудесной новой спальне, с красивыми обоями, большой кроватью с бельем, хрустко сминающимся под ее телом, письменным столом дедушки и платяным шкафом, что отец заказал специально для нее.

Потому что каждую ночь в этой спальне к Амалии приходили жуткие сны. Темные пещеры, похожие на узкие каменные мешки; запертые комнаты, в которых она не могла даже повернуться; озера, лишенные дна; колодцы, заполненные ледяной водой; давящая толща земли и вонь, забивающая ноздри. Каждую ночь Амалия задыхалась, чувствовала разрывающую легкие боль, тянулась к призрачному свету, что гас на границе сознания, скреблась в каменные стены или доски, занозя, стирая пальцы, срывая ногти, а спастись не могла. Хуже таких снов мог быть только один. В нем к ней приходила она — маленькая златоволосая девочка. Брала Амалию за руку, и все цвета вокруг сжирал пепельно-серый. Запах ямы, разрытой на краю болота, вытеснял ароматы, не оставалось никаких чувств, кроме ужаса, неотвратимо поднимающегося от носков к щиколоткам, и выше — к коленям, тисками сжимающего живот и обручами — грудь. И в момент, когда ужас сдавливал горло, Амалия больше не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, а девочка смотрела и улыбалась.

— Тс-с! Тихо ты! — от детского смеха у Амалии спина вмиг покрылась липким потом. — Не испугай нашу мисс, видишь задумчивая какая!

«Это просто Джон и Марли!» — облегчение горячей волной затопило сознание, сорвав с губ судорожный выдох.

— Я вас слышу! — произнесла Амалия и улыбнулась, ища взглядом, где могли притаиться двойняшки.

Вот увитая розами перегородка, вот разросшийся куст жасмина, столь высокий и густой, что за ним не видно окон гостинной…

— Добрый день, леди Амалия! — ветки, пока еще лишенные белых ароматных цветов, качнулись, и брат с сестрой предстали взгляду Амалии.

На душе у нее сразу потеплело. Эти очаровательные дети совсем не походили на жуткую златовласую девочку: у них были румяные щечки, их глаза искрились теплом и весельем, от их улыбок не сжимался желудок. Когда Амалия впервые увидела Джона и Марли, она сразу же поняла, о чем говорила бабушка, рассказывая о счастье материнства. Честно говоря, тот разговор она подслушала. Ей было десять, вместе с мисс Роуди она закончила рисунок акварелью, и гувернантка разрешила показать его матери, но когда Амалия подошла к дверям гостиной, то услышала голос бабушки:

— Избель, дорогая, сколько лет уже прошло с рождения первенца? Да еще девочки! Дональду нужен наследник!

Ответа матери Амалия не расслышала, но голос бабушки стал холоднее и звонче:

— Дети и дом — главная твоя задача. Каждый раз, когда ты видишь маленькие ручки и ножки новорожденного, когда видишь, как он растет, меняется, как улыбается — на тебя опускается понимание истинного предназначения! В нем — благо и смысл…

В десять слова «истинное предназначение», «благо», «смысл» и другие, произнесенные бабушкой, не тронули души Амалии, но спустя пять лет она вспомнила их: новая кухарка вошла в дом, и за ней чинно шагали Джон и Марли. Одетые просто, но чисто, явно смущенные вниманием господ и других слуг, они казались столь трогательно-беззащитными, что Амалию затопило отчаянное тепло. А каким могло бы быть это чувство, если бы дети были ее? С того момента Амалия твердо решила стать лучшей женой и, конечно, матерью.

Совсем не похожей на ее собственную.