Элантида

Архиепископ предупреждал ее, с какими трудностями она может столкнуться. Он говорил о коварстве Перворожденных, об их незримой магии, о том, что они инакие, что они по другому мыслят, чувствуют и поступают… И о том, что их будет трудно обмануть, что они сами легко могут загнать ее в ловушку…

Только все это было тоже не при чем. Да, она действительно попала в ловушку. Только ничего из этого — ни эльфийская магия, ни их хваленое коварство, не имело к этому ни малейшего отношения.

Дело было только исключительно в ней самой.

— Только скажи, и я сделаю все, что ты хочешь! — обещали они…

Она говорила, и они делали. А хотела она многого.

Они — это мужчины. Сильные воины, хитрые дельцы, властные повелители… Их было много. Они были разные. Они могли быть лучшими друзьями, смертельными врагами или вообще не знать о существовании друг друга… Кто-то любил ее, кто-то ненавидел, кто-то считал ее своей верной женой, кто-то — страстной любовницей, кто-то — беспомощной жертвой, кто-то — заклятым врагом, но при этом все они были ее рабами — рабами своей страсти, ненависти или любви.

И всех их она обманывала.

А кого-то даже убивала. По собственной воле, по приказу, по заказу, из-за необходимости, даже по нелепой случайности — причин было множество. Кто-то был виновен в том, что собрался оставить наследство своему племяннику, кто-то — в том, что получил это наследство, кого-то заказал соперник, кто-то оказался в ненужном месте в ненужное время…

Наэлла очень хорошо умела убивать. А еще она очень хорошо умела думать. И просчитывать свою выгоду. А обманывала она просто великолепно. Поэтому она никогда не была рядовой убийцей — ее работа всегда отличалась виртуозностью, филигранностью исполнения и искусным построением сценария. И стоила очень дорого.

Наэлла не просто убивала. Она втиралась в доверие, обольщала, очаровывала, или же наоборот, доводила будущую жертву до состояния безумной ярости… Она легко вызывала те или иные чувства — такие, какие ей требовались… Она плела интриги, выходила замуж, устраивала любовные треугольники, разрушала семьи, подделывала документы… Иногда она плела одновременно несколько интриг… Она делала это лучше, чем кто-либо другой. Она делала это с удовольствием.

Наэлла любила свою работу. Нельзя сказать, что ей нравилось убивать. Просто это иногда было необходимо — для осуществления плана. Ей нравилось играть — чувствами, судьбами или жизнями, и смотреть, как богачи и вельможи, отчаянно соперничая друг с другом, порой лезут из кожи вон, старясь снискать благосклонность женщины, родившейся в семье поломойки на окраине города… Ей нравилось чувствовать, что люди, на которых ее мать смотрела с ужасом или благоговением, для нее — игрушки. Кого-то она может сделать счастливым, кого-то — несчастным, кому-то подарить жизнь, а кому-то — смерть… Она любила играть…

И теперь она, кажется, заигралась…

Эльф мирно спал, а она смотрела на него и никак не могла понять, что с ней происходит. Архиепископ предупреждал ее о всевозможных ловушках, о трудностях, с которыми она может столкнуться. Но вот об одном умолчал… Или, возможно, упомянул вскользь, но она не обратила на это внимания, будучи уверена, что уж с ней-то такого никогда не случится…

Девушка потрясла головой. В самом деле, бред какой-то… Что она — эльфов не видела? Один Лантанэль чего стоит… Вот уж в кого можно было влюбиться без памяти — молодой, красивый, заботливый, умница редкостная и любовник замечательный. Да о таком только мечтать можно! Однако при всем том, что их связывало, Наэллу ни на миг не посетила мысль отступиться от своего плана, и она, испытывая искреннюю симпатию к молодому эльфийскому ученому, продолжала использовать его в своих целях, совершенно не мучаясь совестью…

А сейчас… Вот сидит она в заброшенном домике у старого больного, да что там — умирающего эльфа, который, кажется, вообще перестал понимать, что вокруг него — реальность или видения, порожденные его разрушающимся сознанием… Сидит в столетней эльфийской мантии, ест хлеб неопределенной давности… и понимает, что отдала бы все, что у нее есть за то, чтобы побыть здесь еще чуть-чуть… совсем немного… Ее сердце разрывалось от противоречивых чувств: накатившее бурной волной какое-то неведомое доселе счастливое безумие и безутешная тревога за Перворожденного, которому, судя по всему, осталось совсем немного — все это сливалось в потрясающую гармонию разных, противоречивых, дошедших до своей крайности эмоций, наполняя душу горьким мучительным счастьем и светлой поющей болью. Наэлла не могла понять, как можно испытывать одновременно чувства, которые всегда казались ей противоположными, но еще больше ее удивляло то, что именно это немыслимое сочетание приводит ее в экстаз.

Она поймала себя на том, что уже давно смотрит на эльфа, будучи не в силах отвести взгляда, и подумала, что, быть может, это и есть то странное чувство, которое все называют…

Перворожденный глубоко вздохнул, пошевелился и мысль девушки так и осталась недодуманной.