Эланус

– Нет, разумеется, нет. Я сказал им, что он упал и разбился. Похоже, они поверили. Но сегодня я уже не смогу забрать дрон – я едва могу добраться от постели до туалета.

– Ну и ну. А у врача ты был?

– Нет. И не собираюсь. Я лишь хочу, чтобы ты знал, что нужно быть очень осторожным.

– Хорошо.

– И если ты случайно увидишь что-нибудь странное перед домом Хельмрайхов или кого-то, кто покажется тебе странным, позвони мне, хорошо?

– Сделаю.

В голосе Паскаля звучала скорее радость, чем озабоченность. Словно перспектива новых нападений с избиениями казалась ему приятным разнообразием в его скучной жизни.

Йона лег и устало закрыл глаза. Когда он услышал, как внизу громко хлопнула дверь, то не мог понять, спит он или нет. Похоже, что да, потому что на улице стало темнее, чем раньше.

Они начнут беспокоиться, что с ним, только когда он не появится к ужину. Во всяком случае, должны будут. Все равно сегодня утром он уже заявил, что заболел. Теперь в определенном смысле так и было. Нападавшие избавили его от необходимости врать Сильвии. Ох, смеяться было больно.

Через пару часов он проснулся, как только Керстин постучала в его дверь и спросила, где он пропадает.

– Болею, – простонал он.

– Слушай, ты плохо выглядишь. Принести тебе поесть?

– Нет, спасибо, я не голоден.

Похоже, ответ ее устроил, но спустя четверть часа она все же появилась с чашкой чая в одной руке и ушным термометром – в другой:

– Мама сказала, ты должен измерить температуру. Она говорит, что как раз ходит ужасная инфекция.

– Тогда я прямо сейчас это и сделаю.

Остаток вечера они его не беспокоили. Он тихо дремал. Думал и постоянно приходил к одному и тому же выводу. Наверное, этих двоих на него натравил именно архитектор, отец Тима. Они довольно легко, с готовностью отвязались от него, когда он рассказал им историю о разбившемся дроне, который сначала ударился об окно. Вероятно, это совпадало с тем, что сказал им сам архитектор Земан.

А что было бы, если бы версия о разбившемся дроне его не устроила? Неужели они пришли бы к нему снова?

Йона со стоном перевернулся на другой бок. Завтра начинались выходные дни. Он сможет просто провести их, лежа в постели, и надеяться, что до понедельника ему станет лучше настолько, что он сможет пойти в университет.

Он провел в постели всю субботу, вставая лишь в туалет и к холодильнику. В обед Сильвия принесла ему кусок жаркого из говядины с картошкой и овощами и посетовала, что он не может обедать вместе со всеми. Звучало это не очень убедительно.

Он лишь коротко спросил себя, можно ли доверять этой еде. Ответ был положительным. Если бы Сильвия захотела его отравить, то у нее для этого существовала масса возможностей.

К тому же Хельмрайхи не стали бы сами марать руки. Они предоставили бы это Эриху.

В воскресенье, ближе к обеду, Йона услышал звонок в дверь. Вставать ему было уже значительно легче, чем накануне. Но он все еще передвигался медленно. Так что, когда Йона смог наконец выглянуть в окно, то посетитель был уже в доме.

На улице стоял темный автомобиль BMW, с виду очень дорогой. Он невольно подумал об архитекторе, это авто явно было бы ему по рангу.

Он подошел к двери и осторожно открыл ее. Внизу слышался разговор, но он был настолько тихим, что Йона не смог разобрать ни слова.

Со вчерашнего дня он не просто страдал от боли – у него было ощущение, словно у него отняли один из органов чувств. Его практически сводило с ума ощущение, что снаружи бог весть что происходит, а он не может за этим наблюдать.

Полчаса спустя посетитель все еще находился в доме, и тогда Йона принял решение. Он спустится вниз и скажет, что проголодался.

На лестнице он стиснул зубы от боли. Согласно озвученной версии у него сильная простуда, а хромота – это не тот симптом, который показался бы убедительным в данном случае. За последние два дня ему удалось сделать так, что Хельмрайхи не видели ни разу, как он передвигается.

«Не волнуйтесь», – услышал он низкий мужской голос, входя в комнату.

Четыре головы повернулись в его сторону. Это были, разумеется, Сильвия и Мартин, а еще тот тип из ресторана, Рогинский. Кроме них в комнате находился еще один человек, которого Йона никогда до сих пор не видел… или все же видел? Точно, он его видел. Совсем недолго. В день, когда умер Лихтенбергер.

– О, я не знал, что у нас гости, – пробормотал Йона и постарался изобразить смущение. – Иначе я не спустился бы вниз в спортивных штанах. – Он показал на дверь кухни: – Хотел лишь быстро сделать себе бутерброд.

Человек, имени которого он еще не знал, с улыбкой подошел к нему:

– Ты Йона, верно? Приятно познакомиться. Меня зовут Ганс Аккерман, я начальник полиции Ротенхайма.

Они пожали друг другу руки. В это время мысли у Йоны в голове обгоняли одна другую. Что здесь делает начальник полиции?

– Очень приятно, – неуверенно проговорил он.

Рогинский тоже схватил его за руку и, приветствуя, так сильно хлопнул Йону по плечу, что ему с большим трудом удалось не закричать от боли. Мерзавец. Он сделал это нарочно? Он знал, что ударил точно по одному из самых черных кровоподтеков на теле Ионы?