Я еще долго стоял над брагом, выпуская скопившееся внутри напряжение. Хорошо, что Эллой никуда меня не торопил. Вот и хорошо. Вот и славно. Делу, как говорится, время, но и для потехи нужен час.
***
Дорога продолжала вести нас все дальше, мимо рощ и подлесков, через леса и кустарники. Мы шли, переговаривались о том, о сем. Но одна мысль все же не давала мне покоя.
– Слушай, Эл, – решился я на вопрос.
– Чего? – отозвался он, совершенно не противясь сокращению своего имени.
– Я хочу спросить у тебя кое о чем.
– И о чем же?
– Там, в деревне, ты показал себя, ну, храбрецом.
– Думаешь? – парень сделал вид, что его мои слова его только удивили. Но я же видел, насколько ему приятно.
– Конечно. Ты не испугался, не стал кричать, не стал звать мамочку, и все такое прочее.
Парень улыбнулся.
– План ты тоже придумал хороший.
Эллой улыбнулся чуть шире.
– Еще ты говорил, что против волка один на один ходил. Это, согласись, впечатляет, – честно признался я.
– Ну да, было такое. – Юноша кивнул и немного покраснел. Ох, любит парень лесть. По его лицу вижу – любит.
– Только как-то не вяжется это с этим твоим… закляканием. Не вяжется и все тут.
– Почему?
– Для меня оцепенение перед опасностью – это признак трусости. Может, пояснишь, что тут да как?
Улыбка сошла с его лица, словно ее и не было.
– Да я сам ничего не понимаю, – с непритворной грустью ответил он. – У меня такое часто бывает. Как увижу что-то такое, страшное и опасное, как ноги сами собой и каменеют. И не убежать, не отойти, не подвинуться не могу.
Вот даже как.
– Первый такой случай со мной приключился, когда на меня побежал взбесившийся конь, – продолжал напарник. – Я вижу, что конь на меня несется. Вижу его безумные глаза. Вижу развевающуюся гриву. Вижу летящие в мою сторону копыта. А сдвинуться не могу, словно стою под заклятием.
Я закрыл глаза и представил себе эту картину. Да – такого и своему врагу не пожелаешь.
– Коня, как я понимаю, остановили?
– Само собой. – Эллой улыбнулся. – Иначе я был бы мертв.
– Сколько тогда тебе было?
– Лет пять. Или же шесть. Не помню.
– Родители твои явно в тот день поседели.
– А-то. – Парень усмехнулся. – До конца лета меня никуда со двора не пускали.
Спрашивать, испугался ли он, я не стал – это и так понятно.
– Дед мой сначала так и говорил, что мол, внук у меня просто самый обычный трус.
Я кивнул, ведь сам тоже так подумал.
– Поэтому я очень старался быть храбрым.
– Старался быть храбрым? Это в шесть лет-то?
– Ну да.
Смешно. Ай смешно.
– И как, получилось? – спросил я его с усмешкой. Но вопреки всему глаза Эллоя словно засветились ярким огнем.
– Еще бы! – воскликнул он восторженно. В семь лет, когда младшая сестренка на край колодца вылезла, я не испугался – в один миг я еще стою у окна, а в другой – уже крепко ее держу за шиворот.
– Да ну? – не поверил я.
– Ага. – Глаза паренька засветились еще ярче. – Потом был еще случай, когда сестра упала под копыта возвращающейся с поля коровы.
– И ты тогда ее спас? – не поверил я.
– Конечно.
Я снова взглянул на него с сомненьем. Но этому взгляду было сложно не поверить.
– Потом еще раз, когда на моего брата напала большая собака. А потом еще раз…
– Погоди-погоди, – остановил его я, уже не сомневаясь в том, что истории Эллоя не выдумка. – То есть ты хочешь сказать, что твоя храбрость помогает тебе справиться с этой… напастью?
– Не всегда. – Он покачал головой. – Когда опасность грозит только мне одному, я по-прежнему цепенею от страха. А вот если мне нужно защитить кого-то из моей семьи, то моя храбрость меня выручает, и моей беды словно раз, и не было.
– Не спеши. – Я поднял руки в останавливающем жесте. – Защитить кого-то из семьи?
– Кого-то из мелких – брата или сестру.
– Сколько же у тебя братьев и сестер?
– Три: старший младший брат, младший младший брат, и одна маленькая и вредная проказница. Итого трое.
Семья, где кроме тебя есть целая куча детей. Где тебе на утро подают горячую кашу, а на вечер – кусок пирога. Семья, где тебя любят, ценят и ждут. Я захотел это себе представить и… не смог.
Так вот откуда у него такое желание битвы. Он думает, что это его храбрость помогает ему бороться с болезнью. Только вот излишний героизм никогда до добра не доводит. Мне то все равно, что он думает и во что верит. Но как по мне, лучше б он был осторожным трусом – так у нас было бы больше шансов с ним подружиться.
Эллой все продолжал и продолжал рассказывать о своем веселом детстве, а я слушал его и мысленно ухмылялся. Ну, пусть болтает – ему приятно, а мне не тяжко. Иду себе, гуляю и солнышком наслаждаюсь. А ведь еще можно только делать вид, что ты его внимательно слушаешь. И тогда м-м-м – просто не жизнь, а сказка!
***
– Долго еще? – спросил я, когда мы пробрались сквозь густые заросли старого орешника.
– Нет. – Эллой отрицательно помотал головой. – Почти пришли. Осталось только подняться на холм. На его вершине стоит одинокое старое дерево, и в его дупле мы найдем то, зачем сюда пришли.
– Отлично. – Эта новость меня обрадовала. Если все будет так, то еще до заката я буду сидеть на любимой печи, и вспоминать этот день, словно ужасный сон.