Элегантность ежика (L’elegance du herisson)

Она очень милая, – подала реплику и я, решив сдобрить наш разговор капелькой человечности.

Конечно, конечно, – скороговоркой ответила Соланж Жосс, явно досадуя, что тупость и темнота собеседницы мешают ей добраться до намеченной цели. – Она очень милая девочка, но ведет себя иногда очень странно. Например обожает прятаться, исчезает иногда на несколько часов.

– Да, она мне говорила, – сообщила я.

По сравнению с тактикой глухонемоты такая игра была несколько рискованна. Но я не сомне валась, что смогу выдержать роль, не выдавая себя,

– Ах, она вам говорила? – переспросила Соланж Жосс несколько рассеянным тоном. Во прос: что могла подумать эта консьержка, когда услышала признание Паломы? – поглотил все ее интеллектуальные способности, и лицо при обрело отсутствующее выражение.

– Да, она мне говорила, – повторила я. Достойный и, я бы даже сказала, виртуозный по лаконизму ответ.

Позади Соланж Жосс я заметила Конституцию: толстуха, едва двигая лапами, важно плыла в нашу сторону.

– Кошка, – сказала Соланж Жосс. – Как бы не выбежала.

И она вышла на площадку, поплотнее прикрыв за собой дверь. Не выпустить кошку, не впустить консьержку – первая заповедь дам-социалисток.

Одним словом, – вернулась она к прерванному разговору, – Палома мне сказала, что хотела бы иногда приходить к вам в привратницкую. Девочка любит помечтать, устроиться где-нибудь в уголке и тихонько посидеть. Честно говоря, я бы предпочла, чтобы она мечтала у себя дома.

– Ну-ну, – сказала я.

– Но иногда… Если вас это не потревожит… Так я, по крайней мере, буду знать, где она. А то мы просто с ума все сходим, ее разыскивая. У Коломбы занятий выше головы, и ей не очень хочется тратить драгоценное время на розыски сестры. – Она приоткрыла дверь и убедилась, что Конституция убралась восвояси. – Так что, если она вам не помешает… – Кажется, она уже думала о чем-то другом.

– Нет, – сказала я. – Не помешает.

– Вот и прекрасно, вот и прекрасно. – Мысли Соланж Жосс уже явно были заняты более срочным и важным предметом. – Спасибо, спасибо, очень мило с вашей стороны.

И она закрыла дверь.

5 Полная противоположность

Разговор с мадам Жосс исчерпывал мои служебные обязанности, и я могла наконец немного подумать о своем. К воспоминаниям о вчерашнем вечере примешивалась какая-то горечь. Чудесный вкус арахиса, а рядом что-то тоскливое, безнадежное. Я решила отвлечься и отправилась поливать цветы на площадках. Это занятие – полная противоположность умственной деятельности.

Без одной минуты два появилась Мануэла и уставилась на меня с такой же жадностью, с какой Нептун поглядывает издали на кабачковые очистки.

– Ну что? – с порога осведомилась она и, не дожидаясь ответа, протянула мне плетеную корзиночку с мадленками.

– Мне придется опять обратиться к вам за помощью, – ответила я.

– Пра-а-авда? – отозвалась Мануэла, невольно растянув первый слог.

Я никогда не видела, чтобы она так волновалась.

– В воскресенье мы будем пить чай, а сладкое приношу я. Надо что-нибудь испечь.

– О! – обрадовалась Мануэла. – Это мы сделаем!

И тут же деловито добавила:

– Нужно придумать что-то нечерствеющее. Мануэла работает всю неделю, даже первая половина дня в субботу у нее занята.

– В пятницу вечером испеку вам глутоф, – объявила она секунду спустя.

Глутоф – это такой эльзасский кекс, обычно он довольно плотный и очень крошится.

Но глутоф Мануэлы – чудо из чудес. Она умеет превратить плотность и сухость в душистую рассыпчатость.

– А время у вас найдется? – спросила я.

– Конечно, – ответила она, сияя улыбкой, – на глутоф для вас у меня всегда найдется время.

И тогда я ей все рассказала: про то, как я пришла, про натюрморт, сакэ, про Моцарта, про гиоза и залу рамен, про Кити, про сестер Мунаката, в общем, про все.

Имей всего одну подругу, но настоящую.

– Вы просто прелесть, – вздохнула Мануэла, когда я кончила. – Тут у нас живут одни недоумки, а как появился настоящий джентльмен, сразу пригласил вас в гости.

Она сунула в рот мадленку.

– Х-ха! – воскликнула она вдруг. – Я испеку вам еще хворост, из теста на виски.

– Нет-нет-нет, – запротестовала я. – Ни в коем случае. У вас и без меня забот хватает. Достаточно будет… кекса.

– Забот? Да что вы такое говорите, Рене? От вас у меня одни радости.

Она на секунду задумалась, видно, что-то припомнила, и спросила:

– А что делала у вас Палома?

– Отдыхала от своих.

– Понятно! Бедная девочка! С такой сестрицей, как у нее…

Мануэла не питает нежных чувств к Коломбе и с удовольствием совершила бы маленькую культурную революцию, вышвырнув все ее шикарно драные одежки и отправив ее поработать в деревню.

Младший Пальер стоит открыв рот, когда она проходит мимо, – прибавила Мануэла. – А она на него ноль внимания. Ему что, корзину для мусора на голову надеть, чтобы она его заметила? Вот были бы все барышни, как Олимпия!

– Да, Олимпия очень славная, – согласилась я.

– Славная и добрая. У Нептуна во вторник такие были поносы, а она его пожалела и лекарство дала.

Одного поноса Мануэле показалось мало: