Элегии и малые поэмы

        Два сосновых ствола зажигает, как факел, Церера:

        Вот почему по сей день факелы в честь ее жгут.

495 Мрачный таится там грот, в изъеденной созданный пемзе,

        Место, куда не зайдет ни человек, ни зверье.

        Здесь запрягла, зауздав, она пару змей в колесницу

        И по поверхности вод, посуху будто, летит.

        Сирты минует, тебя, засевшая в Занкле Харибда,[438]

500 Вас, нисейских собак, чудищ для всех моряков;

        По Адриатике мчится, минует Коринф у двуморья

        И достигает твоей, Аттика, твердой земли,

        Здесь лишь присев на скалу холодную в тяжкой печали

        (У кекропидов скала Скорбной зовется досель),

505 Много дней провела под небом она неподвижно,

        Перенося и луну, и проливные дожди.

        Жребий дан каждой земле: где теперь Элевсин у Цереры,

        Там в те давние дни жил престарелый Келей,

        Желуди там Келей собирал и плоды ежевики

510 И к своему очагу из лесу хворост носил.

        Девочка-дочка двух коз со взгорья домой загоняла,

        А в колыбели лежал хилый ребенок больной.

        «Мама! — воскликнула дочь (богиню растрогало имя

        Матери) — что здесь одной делать в пустыне тебе?»

515 Стал и старик, и, хоть тяжко стоять под ношей, он просит

        Не погнушаться войти в хижину скромную к ним.

        «Нет, — говорит она, — нет!» Притворилась старухой и, скрывши

        Волосы легким платком, так отвечает ему:

        «Вечно будь счастлив, отец! У меня же похищена дочка.

520 Жребий твой моего лучше гораздо, увы!»

        Так сказала и, будто слеза (а ведь боги не плачут),

        Светлая капля на грудь теплую пала ее.

        Плачет и добрая дочь, и старый отец вместе с нею,

        И говорит наконец вот что достойный старик:

525 «Пусть же вернется к тебе твоя дочь, о которой ты плачешь!

        Встань, не гнушайся, прошу, хижиной жалкой моей».

        «Ладно, веди! — говорит богиня, — меня убедил ты».

        С камня встает и пошла следом за старцем она.

        Спутнице тут поведал отец, что сын его болен:

530 Вовсе не спит и своей хвори не в силах избыть.

        Намереваясь войти под скромную кровлю жилища,

        В поле она набрала мака снотворных плодов,

        Но, набирая (молва говорит), их коснулась устами,

        Вовсе забывшись, и тем голод слегка уняла.

535 Так как она свой пост прервала с наступлением ночи,

        То и жрецы ее пост держат до первой звезды.

        Переступивши порог, она видит глубокое горе:

        При смерти мальчик, и нет на исцеленье надежд.

        Матери «здравствуй!» сказав (ее Метанирою звали),

540 Благоволила в уста мальчика поцеловать.

        Бледность сходит с лица, на глазах возвращаются силы, —

        Вот из божественных уст сила какая идет! —

        Весел весь дом, то есть трое: и мать, и отец, и сестрица:

        Все они вместе, втроем, и составляли семью.

545 Тотчас же ставят на стол молочный творог, простоквашу,

        Яблоки и золотой, в сотах хранившийся мед.

        Яства не тронув, дает благая Церера младенцу

        Мака снотворного сок с теплым испить молоком.

        Полночь была, и кругом все было спокойно и тихо:

550 Тут Триптолема она крепко прижала к груди.

        Трижды погладив его и промолвив три заклинанья,

        Три заклинанья, каким смертный не должен внимать,

        Мальчика тело в очаг, на еще не остывшие угли

        Хочет она положить, чтобы очистить огнем.

555 Неясная тут просыпается мать и, в ужасе вскрикнув:

        «Что с тобой?» — из огня вдруг вырывает дитя.

        Ей богиня в ответ: «Ты преступницей стала невольно —

        Страх материнский мои тщетными сделал дары:

        Будет он смертным теперь, но первым пахарем будет,

560 Первый высеет хлеб, первым плоды соберет».

        Молвила так и, себя за облаком скрыв, ко драконам

        Вышла Церера и в путь по небесам понеслась.

        Суния мыс позади, и спокойная гавань Пирея,

        И берега, что лежат с правой руки от нее.

565 Дальше в Эгейскую зыбь направляется, видит Киклады,

        К хищной Ионии мчит и к Икарийским брегам.

        По азиатским летит городам, стремясь к Геллеспонту,

        И то туда, то сюда в сторону правит свой путь.

        То она видит страну собирающих ладан арабов,

570 Индию, Ливию, то знойной Мерой пески;

        То к гесперийским летит она Рену, Родану, Паду

        Или к могучим струям Тибра грядущего мчит.

        Смею ли вслед? Нельзя перечислить пути ее страны:

        Не был Церерой забыт край ни один на земле.

575 Бродит и в небе она по созвездьям, не тонущим в море,

        Так обращаясь к звездам хладного края небес:

        «Звезды Паррасии![439] Вы ведь можете знать все на свете,

        Ибо в пучине морской не исчезаете вы,

        Матери бедной мою обнаружьте вы дочь Персефону!»

580 Молвила так, и такой дан ей Геликой ответ:

        «Ночь неповинна: спроси о похищенной дочери Солнце,

        Солнце ведает все, что совершается днем».

        К Солнцу идет, но в ответ она слышит: «Напрасны искания

        С братом Юпитера дочь в третьей державе царит».

585 Долго стенала она и так Громовержцу сказала,

        А на лице у нее горькая виделась скорбь:

        «Если ты помнишь еще, от кого родилась Прозерпина,

        То и тоску ты о ней должен со мною делить!

        Целый я мир обошла, чтоб узнать про ее похищенье, —

590 Но и доселе она в прежнем томится плену.

        Но Персефона моя недостойна хищника-мужа

        И не такого себе зятя готовили мы.

        Если б Гигант победил, разве хуже мне, пленнице, было б,

        Нежели стало сейчас, в век, когда царствуешь ты?

595 Он безнаказан. Пускай! Я отмщенья не требую; пусть он

        Дочь мне вернет и свою этим искупит вину».

        Ей в утешенье вину извиняет любовью Юпитер