Элегии и малые поэмы

        Столько я тягот несу, от которых одно исцеленье

        И передышка одна — медленный труд Пиэрид.

35   Спросишь: когда же, Назон, конец твоим жалобным песням?

        Кончится ссылка — тогда будет и песням конец.

        Ссыльного участь, поверь, — неизбывный источник для жалоб;

        В этих стихах не я — участь моя говорит.

        Если бы родину мне и жену дорогую вернули,

40   Стал бы весел мой взгляд, стал бы я прежним опять.

        Если гнев свой смягчит поражений не знающий Цезарь,

        Снова тебе подарю полную радости песнь.

        Стих мой бывал шаловлив — шаловливым он больше не будет,

        Хватит того, что меня он уж однажды сгубил.

45   Буду я петь лишь о том, что одобрит Цезарь, — но ссылку

        Пусть облегчит мне и даст хоть от сарматов уйти!

        А до того как могут не быть мои книжки печальны?

        Что, кроме флейты, звучать может над прахом моим?[588]

        Скажешь: лучше бы ты терпел невзгоды в молчанье,

50   Скрыл безмолвьем глухим то, что постигло тебя.

        Значит, требуешь ты, чтобы стона не вырвала пытка,

        Чтобы слезы не пролил раненный тяжко боец.

        Сам Фаларид разрешил вопить в Перилловой меди,

        Чтобы мычаньем звучал вопль этот в пасти быка.

55   Не рассердился Ахилл, увидев слезы Приама, —

        Ты ж мне рыдать не велишь, жестокосердней врага.

        Сделали дети Лето одинокой и сирой Ниобу,

        Но, чтобы слез не лила, ей приказать не могли.

        Жалоба Прокны вовек и стон Альционы не смолкнут, —

60   Значит, не зря мы хотим горе словами излить.

        Вот почему Филоктет в холодной лемиосской пещере

        Скалы тревожил не раз, сетуя вслух на судьбу.

        Душит стесненная боль, все больше в груди раскаляло…

        Силой ее подавив, множим мы силу ее.

65   Так что ко мне снисходителен будь — иль оставь мои книжки,

        Если, читатель, тебе то, что мне в пользу, претит.

        Но почему бы они могли претить хоть кому-то?

        Разве от них пострадал кто-нибудь, кроме меня?

        Плохи, согласен, стихи; но кто их читать заставляет?

70   Брось их, если они разочаруют тебя.

        Я их не правлю; но ты не забудь, где они создавались, —

        Право, они не грубей родины дикой своей.

        Рим не должен равнять меня со своими певцами,

        А меж сарматов, поверь, буду и я даровит!

75   Слава к тому же меня не прельщает, меж тем как нередко

        Громкой молвы похвала шпоры таланту дает.

        Я не хочу, чтобы дух мой зачах меж тревог постоянных.

        Что, несмотря на запрет, одолевают его.

        Вот для чего я пишу. А зачем посылаю, ты спросишь,

        Эти стихи? Хоть так с вами побыть я хочу.

Элегия III

        Нынче — тот день, когда (если в днях я со счета не сбился)

        Правят поэты, о Вакх, твой ежегодный обряд:[589]

        В праздничных свежих венках из душистых цветов осушают

        Чаши с напитком твоим и величают тебя.

5     Помню, случалось и мне, покуда судьба позволяла,

        Гостем, угодным тебе, с ними бывать на пирах.

        Ну, а теперь берега, где сармат соседствует с гетом,

        Держат меня вдалеке под киносурской звездой.

        Жизнь, которую я проводил без забот и без тягот,

10   Зная лишь сладостный труд в хоре сестер Пиэрид,

        Ныне средь гетских мечей влачу на далекой чужбине,

        Вынесши много невзгод на море и на земле.

        Случай сгубил ли меня иль богов разгневанных воля,

        Иль при рожденье ко мне Парка сурова была,

15   Должен ты был все равно своей божественной силой

        Помощь поэту подать, чтущему свято твой плющ,

        Или же что изрекут над судьбою властные сестры,

        То недоступно уже воле богов остальных?

        Сам по заслугам ты был вознесен к твердыням эфира,

20   Но и тебе этот путь стоил немалых трудов.

        В городе ты не остался родном, но в край заснеженный

        К марсолюбивым проник гетам, к стримокским струям,

        Через Персиду прошел, через Ганг широкотекущий,

        Вплоть до рек, что поят смуглый индийцев народ.

25   Дважды такое тебе, рожденному дважды, судили

        Парки, которые нам нить роковую прядут.

        Вот и меня, коль не грех себя уподобить бессмертным,

        Жребий железный гнетет и отягчает мне жизнь.

        Пал я не легче, чем тот полководец хвастливый, который

30   Был Громовержца огнем сброшен с фиванской стены.[590]

        Ты, услыхав, что певец повержен молнией быстрой,

        Мог бы его пожалеть, вспомнив Семелы судьбу,

        Мог бы сказать, оглядев вкруг твоей святыни поэтов:

        «Что-то меж наших жрецов недостает одного».

35   Добрый Либер, спаси — и пусть лоза отягчает

        Вязы, пусть будет гроздь пьяного сока полна,

        Пусть под немолчный удар тимпана вслед за тобою

        Вместе с вакханками мчит резвый сатиров народ,

        Пусть тяжелей придавит земля останки Ликурга,

40   Пусть и за гробом Пенфей кару несет поделом,

        Пусть мерцает вовек и все затмевает созвездья

        В небе горящий венец критской супруги твоей.[591]

        К нам, прекрасный, сойди, облегчи невзгоды и беды,

        Вспомни о том, что всегда был я в числе твоих слуг!

45   И, если между собой в общенье боги, — попробуй

        Волей своей изменить Цезаря волю, о Вакх!

        Также и вы, о трудов сотоварищи наших, поэты,

        Благочестиво подняв чаши, молитесь за нас!

        Пусть из вас хоть один, назвавши имя Назона,

50   Слезы смешает с вином, кубок поставит на стол,

        Ваши ряды оглядит, о ссыльном вспомнит и скажет:

        «Где он, тот, без кого хор наш неполон, — Назон?»

        Сделайте так, коль от вас заслужил я любви добротою,

        Если мой суд не бывал вашим в обиду стихам,

55   Если, должную дань воздавая творениям древних,

        Я не ниже ценил Музу новейших времен.