Элегии и малые поэмы

        Стало б тогда для меня зримой усладою глаз.

        Иначе суд божества решил — справедливый, наверно:

40   Кару приняв, к чему нашу вину отрицать?

        Дух, однако, избег изгнанья — я взором духовным

        Праздничный твой наряд, фасции вижу твои.

        Вижу мысленно я, как вершишь ты суд всенародно.

        В тайных советах твоих мысленно рядом сижу.

45   Вижу, доходы сдаешь с торгов на все пятилетье —

        Их наперед оценив честно и правильно сам.

        Вот, единственно лишь о народной пользе ревнуя,

        Речью искусной своей ты покоряешь сенат.

        Вот, воздавая богам от Цезарей благодаренье,

50   Жертвенных тучных быков белые выи разишь.

        А завершив мольбы о важнейшем, попросишь, быть может,

        Чтобы гнев положил Цезарь на милость ко мне.

        Пусть разгорится огонь под жертвой высоко и ярко

        В добрый знак, что твой принят богами призыв.

55   Хватит сетовать нам! В одиночестве, как лишь возможно,

        Консульства я твоего славу отпраздную здесь.

        Ждет нас радость к тому ж и вторая, первой не меньше:

        В почестях этих тебе будет преемником брат.

        Пусть полномочья твои, Грецин, с декабрем истекают,

60   В первый январский день примет правление Флакк.

        В преданной вашей любви обоюдно вы будете рады:

        Фасциям братним ты, он же взаимно твоим.

        Дважды консулом брат и сам ты консулом дважды

        Будешь — так осенит слава двойная ваш дом.

65   Но, хоть безмерна она и хотя, воскормленник Марса,

        Власти не знает Рим выше, чем консула власть,

        Эту умножит честь величье подателя чести:

        Ценен дар стократ, если даритель велик.

        А потому процветать вам всегда — Грецину и Флакку —

70   Вам, кого так отличил Цезарь высоким судом.

        В час же, когда божество от важнейших забот отдыхает,

        Ваши с моими мольбы соедините, друзья!

        И, если ветром дохнёт другим, ослабьте канаты,

        Чтоб из стигийских вод выплыла наша ладья.

75   В этом году здесь начальствовал Флакк,[618] и в его управленье

        Берег истрийский забыл грозы и беды свои.

        В мире держал он, Грецин, племена беспокойных мисийцев,

        Гетский лук устрашил верным двуострым мечом.

        Тросмий, взятый врагом, возвратил он доблестью быстрой,

80   В русло Дуная влив варварской крови поток.

        Ты у брата спроси, каково оно, скифское небо,

        И почему, узнай, страшен немирный сосед,

        Правда ль, что желчью змеи пернатые смазаны стрелы,

        Что человечью кровь мерзостно льют на алтарь.

85   Лгу ли я, или впрямь застывает Понт на морозе,

        И на югеры[619] льдом море одето зимой.

        Скажет, — и ты спроси, какова моя слава в народе,

        Как провожу, узнай, бедствия горькие дни.

        Тут неприязни ко мне не питают — да и за что бы?

90   Пусть изменила судьба, не изменил я себе.

        Тот же душевный покой, который во мне одобрял ты,

        Ту же стыдливость мои запечатлели черты.

        Да, таков я и здесь, в стране, где силу оружья

        Учит варвар-сосед выше закона ценить.

95   Женщину, мужа ль, дитя — никого за все эти годы

        Я никогда и ничем здесь не обидел, Грецин.

        Вот потому пригрели меня в несчастье томиты

        (В чем поклянусь я, увы, этой чужою землей).

        Видя желанье мое, и они мне желают уехать,

100 А для себя не хотят близкой разлуки со мной.

        Верь иль не верь, но издан указ — и на воске начертан! —

        Коим, воздав нам хвалу, сняли налоги с меня!

        И хоть не очень к лицу такая слава несчастным,

        Все города окрест тем же почтили меня.

105 И благочестье мое знает город, меня приютивший:

        Видит, что в доме алтарь Цезарю я посвятил.

        Рядом и сын стоит, и супруга, верховная жрица, —

        Новому божеству равные два божества.

        Чтобы единой семью сохранить, я поставил и внуков:

110 Рядом с отцом один, с бабкою рядом другой.[620]

        Им в рассветный час, только день на востоке забрезжит,

        Я со словами мольбы ладан обильный курю.

        Рвенью весь моему Понтийский берег свидетель:

        Всех опроси — ничего здесь я не присочинил.

115 Знают на Понте и то: день рожденья нового бога

        Щедро, насколько могу, праздную играми я.

        Всем заезжим гостям известно мое благочестье,

        Кто бы ни прибыл к нам из Пропонтиды сюда.

        Верно, наслышан о нем и Флакк, под чьим управленьем

120 Западная сторона Понта недавно была.

        Больше б хотелось давать, да богатство мое оскудело —

        Но и от скудного дар радостно я приношу.

        Рим отсюда далек — это делаю не напоказ я, —

        Благочестивый мой долг рад исполнять в тишине.

125 Все ж и до Цезаря слух дойдет: по широкому свету

        Что бы ни делалось, все ведомо будет ему.

        Ты же, к богам вознесшийся бог,[621] ты знаешь и видишь,

        Цезарь! Отныне земля взорам открыта твоим.

        Там, под сводом крутым, среди созвездий ты слышишь

130 Эти мольбы, что к тебе робко возносит поэт.

        Может быть, наши стихи о святом небожителе новом,

        Те, что послал я в Рим, тоже дошли до тебя.

        Верю: твое божество они преклонят к милосердью, —

        Ведь не напрасно тебя в Риме отцом нарекли.

XIV. Тутикану

        Снова пишу я тебе, кому пенял уже в песне,

        Что невозможно в размер имя твое уложить.

        Но ничего письмом приятного я не открою,

        Разве что все еще жив, хворь кое-как одолев.

5     Только здоровье тому не в утеху, кто молит последней

        Милости: дайте скорей эти покинуть места!

        Мне безразлично, куда, в какие направиться земли —

        Будет любая милей той, что простерлась вокруг.

        Прямо в Сирты ладью или прямо в Харибду гоните, —

10   Лишь бы в глаза не видать этой немилой страны.